ЛЧ: Высоцкий при вас произносил тосты?
ИШ: Ну, конечно! Но что именно — не могу сказать.
ЛЧ: Ни одного не помните?
ИШ: Нет. Я тебе говорю, все эти посиделки были с большим юмором, со смехом, с тостами, с байками.
ЛЧ: Был ли у вас дома в 64-м году свой личный магнитофон?
ИШ: Этот «Грюндиг» и был.
ЛЧ: Так он же был Амиса!
ИШ: Ну, мы вместе жили-то! Это не Амиса, это наш был, общий.
ЛЧ: Пользовались все, кто хотел, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: А с какого года был у вас магнитофон?
ИШ: Наверно, с 64-го и был. Кто-то привёз его.
ЛЧ: А как вы думаете, Высоцкий вас или кого-то из ваших работников мог просить о том, чтобы его стихи распечатать?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Я к чему спрашиваю, были ли в то время у него машинописные стихи?
ИШ: Я не знаю. Вряд ли. Только, наверно, от руки.
ЛЧ: А он мог читать какие-то стихи без гитары перед тем, как их петь?
ИШ: Нет. Я этого не помню.
ЛЧ: Он сразу на мелодию их клал, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: А у Евдокимовых не бывали вы?
ИШ: Что-то очень знакомое, но точно не могу сказать.
ЛЧ: Нелли и Саша. Они очень книжные люди. Очень запущенная квартира, очень грязно было у них. Они со Стругацкими имели отношения, они диссиденты, книжники.
ИШ: Может быть, и были. Что-то знакомое очень! Он не бородатый?
ЛЧ: В какое-то время мог и бородатым быть.
ИШ: Что-то очень смутно помню, но точно не могу сказать. Но если были, то эпизодами.
ЛЧ: Возможно, они жили на Комсомольском проспекте, где «Океан».
ИШ: Вряд ли, в этом районе как раз мы не крутились.
ЛЧ: А не узнавали ли вы ситуации из жизни в песнях Высоцкого?
ИШ: Да пожалуй, нет.
ЛЧ: Или он, как вам кажется, не имел привычки писать прямолинейно?
ИШ: Нет, он об этом не говорил.
ЛЧ: А не писали ли вы под его диктовку?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Не помните ли, задолго до отъезда Кохановского он написал ему песню на прощание?
ИШ: Нет, я уже после отъезда эту песню, по-моему, услышала.
ЛЧ: Странно! Он её очень активно пел и до отъезда! Разве вы не слышали её?
ИШ: Я не помню.
ЛЧ: А «Нейтральную полосу» когда услышали?
ИШ: «Нейтральная полоса», по-моему, уже была в это время.
ЛЧ: Она написана в начале 65-го года.
ИШ: Нет, не помню, когда.* А сейчас же опубликованы его сборники, и нигде нет дат?
ЛЧ: Ой, даже если они и есть, это всё надо перепроверять, честное слово вам говорю! Там есть много неточностей.
ИШ: «Нейтральная полоса», по-моему, была на моей плёнке.
ЛЧ: Не получается по времени.
ИШ: Точно не могу сказать.
ЛЧ: А помните песню «Потеряю истинную веру…»?
ИШ: Да.
ЛЧ: Что он говорил, про кого она?
ИШ: Да он не говорил, про что он эти песни пишет и про кого.
ЛЧ: Но там и так ясно по тексту, про что. Песня «А в двенадцать часов людям хочется спать, им наутро вставать на работу…» была при вас?
ИШ: Что-то помню, да.
ЛЧ: Она не при вас ли была написана?
ИШ: Не помню.
ЛЧ: А «Катерина, Катя, Катерина»?
ИШ: Тоже не могу тебе сказать про сроки её написания.
ЛЧ: А читал ли он при вас книги или что-то другое?
ИШ: Да.
ЛЧ: Интересно, а что именно?
ИШ: Тогда все очень увлекались Хлебниковым, Волошиным…
ЛЧ: Именно стихи?
ИШ: Да.
ЛЧ: И он при вас читал?
ИШ: Он очень был начитанный. Даже как пишет Люся, это её какой-то родственник его приучил к этому, к литературе.
ЛЧ: И он периодически при вас читал?
ИШ: Он не читал, но говорил об этом, что это великие писатели. С Лемом он встречался, ты знаешь, да?
ЛЧ: Да, конечно.
ИШ: Меня он не позвал, потому что там была Люся. Он мне рассказывал.
ЛЧ: А что он вам рассказывал про эту встречу?
ИШ: Ну, что пригласил его Лем на встречу, что они там общались.
ЛЧ: О чём? Что там происходило?
ИШ: Нет, это он мне не говорил.
ЛЧ: Потому что есть книжка в его библиотеке, подписанная Лемом, но без даты. Как вы думаете, когда это могло быть? Ближе к чему?
ИШ: Это было где-то в начале 65-го, я думаю. Когда мы ещё с Володей общались тесно.
ЛЧ: Думаете, в начале года, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: А вы что-то советовали ему прочитать?
ИШ: Нет. Он мне о Хлебникове говорил, расхваливал его.
ЛЧ: Он советовал вам его почитать или просто говорил?
ИШ: Нет, просто говорил. Мы тогда много читали иностранной литературы, подписывались на этот журнал. «Мастер и Маргарита» — это само собой.
ЛЧ: Он в 66-м году был впервые опубликован.
ИШ: Ну, вот он тогда гремел, все его читали. О Фрейде все разговаривали — как это интересно.
ЛЧ: В смысле, о его философии?
ИШ: О его книгах. Они же не издавались.
ЛЧ: О чём тогда говорили, если книги не издавались?
ИШ: Что это потрясающе, что это вообще!
ЛЧ: Видимо, кто-то читал в самиздате?
ИШ: Видимо так. Из-за того, что это не издавалось.
ЛЧ: А с вами лично он не советовался насчёт написания текстов?
ИШ: Нет. Думаю, что он ни с кем не советовался.
ЛЧ: Он когда-нибудь пел при вас с листа?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Всё наизусть, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: А лично вам не приходилось подсказывать ему слова?
ИШ: Не знаю. Нет, по-моему.
ЛЧ: А на домашних концертах он использовал списки песен?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Или по заказу пел?
ИШ: То, что было при мне — он пел, что сам хотел или что его просили.
ЛЧ: А вы знали о том, что он джаз очень любил?
ИШ: Я же тебе давала фотографию, где он слушает Эллингтона…*
ЛЧ: Да!
ИШ: И Азнавура он очень любил. Ведь Азнавур здесь жил.
ЛЧ: Он вам об этом говорил или вместе его слушали?
ИШ: Да, говорил.
ЛЧ: Я слышал, что он собирал джазовые пластинки. Было такое?
ИШ: Этого я не знаю.
ЛЧ: А откуда вы знаете Ветрова?
ИШ: Это сын моей сотрудницы по «Энциклопедии».
ЛЧ: Так что, он довольно молодой человек ещё?
ИШ: Думаю, что чуть помоложе меня. Он это фото передал мне через мать свою.
ЛЧ: Помните ли такую песню: «Сколько лет, сколько лет, всё одно и то же. Денег нет, женщин нет, да и быть не может…»? Не помните такой текст?
ИШ: Ну, так, смутно.
ЛЧ: Но был, да?
ИШ: Кажется, да.
ЛЧ: А такой текст: «В тюрьме таганской нас стало мало, вести по-бабски нам не пристало…»?
ИШ: Нет, это вообще не в его стиле. Может, это одна из первых была?
ЛЧ: Почему вы так думаете?
ИШ: Судя по стилю. Когда он с Новиковым собирал блатные песни… может, оттуда?
ЛЧ: Вообще-то авторство его.
ИШ: Мне кажется, потом уже в его песнях другой был смысл, он уже в них вкладывал что-то своё, юмор и всё прочее.
ЛЧ: Но она 65-го года написания.
ИШ: Может быть. Не помню.
ЛЧ: А разговоры у вас с Высоцким были о литературе вообще?
ИШ: Ну, конечно!
ЛЧ: Вы тоже активно читали в те годы?
ИШ: Ну, конечно! Я в издательстве работала.
ЛЧ: Ну, так тем более!
ЛЧ: А он не просил через издательство какие-то книги достать, может быть?
ИШ: Нет, не достать. Он сам мечтал опубликоваться в «Детской литературе», какие-нибудь стишки написать. Но это было невозможно в те времена.
ЛЧ: Написать… он что, к этому серьёзно готовился или просто были разговоры?
ИШ: Просто просил, чтобы я узнала. Потому что меня главный редактор очень любил, и директор издательства тоже. Я с ним приятельствовала.
ЛЧ: Так если он просил, то подо что-то? Значит, они уже были написаны?
ИШ: Ну, видимо, ему ничего не стоило написать. У нас была редакция русского языка, мы издавали от букварей до серьёзных языковедческих работ для институтов. Поэтому он хотел куда-нибудь что-то написать. Говорил: «Нельзя ли что-нибудь написать для младшего возраста?»
ЛЧ: А с какой целью?
ИШ: Чтобы опубликоваться где-то в букварях или в «Родных речах».
ЛЧ: Это я понимаю. А дальше что, чтобы в Союз писателей вступить или что?
ИШ: Нет. Он об этом тогда и не думал. Просто чтобы… тогда же было много всяких стишков детских. Но очень просил меня узнать.
ЛЧ: И что?
ИШ: Да ничего. Тогда это было невозможно вообще!
ЛЧ: То есть вас сразу развернули обратно, да?
ИШ: Да нет. Чтобы опубликовать эти учебники — это надо было сто инстанций пройти: Министерство образования, Академия педнаук, лицензии, отзывы — я всем этим занималась.
ЛЧ: То есть смысла никакого не было?
ИШ: Да просто невозможно!
ЛЧ: А о том, что он собирается прозу писать, не говорил?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Он вам не рассказывал о своих литературных привязанностях?
ИШ: Я тебе и говорю, это был Волошин, Хлебников.
ЛЧ: А о прозе?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Не заходило разговора?
ИШ: Нет.
ЛЧ: А что вам запомнилось из анекдотов и баек, им рассказанных?
ИШ: Ой, их столько было!
ЛЧ: Постоянно?
ИШ: Постоянно, да.
ЛЧ: Ну, самые знаменитые, насколько я знаю, это про Селёзу какого-то он всё время рассказывал, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: В смысле, про Серёжу, и коверкал, картавил от его имени?
ИШ: Это было постоянно, так что что-то определённое запомнить сложно.
ЛЧ: А он детей от вас хотел?
ИШ: Хотел. Он ото всех хотел. Но почему-то не получилось, не знаю.
ЛЧ: А как он относился к своей национальности?
ИШ: В смысле, еврейской?
ЛЧ: Ну да.
ИШ: Он не акцентировал на этом. Он сказал, что отец у него на четверть еврей. А мать-то русская была.
ЛЧ: Мать русская, да. А он как-то реагировал на ваш антисемитизм?
ИШ: Ну, какой «антисемитизм»? Это так было, в шутку.
ЛЧ: То есть многие этим грешили?
ИШ: Да.
ЛЧ: А ваша бабушка его невзлюбила, я так понимаю?
ИШ: Нет, ну, когда он в таком виде: то с разбитой бровью, то в бессознательном состоянии — то кто его может любить?
ЛЧ: А у Высоцкого были стычки с милицией на вашей памяти?
ИШ: Нет, я этого не помню.
ЛЧ: А вы ещё говорили, что он под крыльцо водку прятал. Это что такое?
ИШ: Прятал, да.
ЛЧ: А что за крыльцо могло быть?
ИШ: Такие были дворики в Москве, лесенка была, крылечко.
ЛЧ: Деревянное всё?
ИШ: Всё деревянное. По этой лесенке поднимались на второй этаж, открывали крылечко. А под крылечко он прятал эти остатки водки на утро, потому что ему утром было очень плохо с похмелья: его рвало желчью.
ЛЧ: Ужасные дела! А как ваша мать отнеслась к его появлению в вашей жизни?
ИШ: Ну, я же тебе рассказываю, что Брунова начала истерику: «С кем она связалась, алкоголик, многожёнец!»
ЛЧ: Это всё понятно. А так он с ней мирно общался?
ИШ: Дело в том, что он же первое время не пил, и когда он приходил в дом — он всех расположил к себе тут же. Он был очень обаятельный. Поэтому все к нему очень хорошо относились, его хорошо принимали, кормили, поили.
ЛЧ: И вы мне ещё говорили, что он у вашей матери на шампанское просил рубль-пятьдесят.
ИШ: Это уже потом — да, приходил каждое утро почти.
ЛЧ: И что, не надоел?
ИШ: Нет.
ЛЧ: И что, ваша мать ему выдавала этот рубль-пятьдесят?
ИШ: Давала, да. Не каждое утро, конечно, но приходил часто.
ЛЧ: С одной стороны такое отношение, с другой же — деньги давали!
ИШ: Это когда он пил.
ЛЧ: Это, видимо, скрепя сердце, всё-таки, не так же просто?
ИШ: Да нет, нет.
ЛЧ: Или просто жалея его?
ИШ: Ну да. Она ему выдавала через окно на кухне.
ЛЧ: Очень интересно! (Смеётся.)
ИШ: Некогда было заходить.
ЛЧ: А кого ещё из ваших родственников он знал?
ИШ: А у меня больше никого не было. Потом тут интересная деталь: появился у матери второй ухажёр. Амис ушёл, появился второй. А он был по судам старший механик. Володя с ним тоже познакомился.
ЛЧ: А как его фамилия?
ИШ: Вишневский Аркадий Викторович. Нет его в записной книжке?
ЛЧ: Нет. Он москвич?
ИШ: Ну, он работал в Москве.
ЛЧ: А где именно?
ИШ: На Новом Арбате была контора по вот этим судостроительным делам. Он на импорт отправлял суда за границу.
ЛЧ: То есть у Вишневского и Высоцкого был взаимный интерес?
ИШ: Да, да.
ЛЧ: Есть в Успенском переулке, за гостиницей «Минск» организация «Судоимпорт». А та не «Судоимпорт» называлась?
ИШ: Что-то в этом плане. Но он работал около Нового Арбата, на Садовом кольце. Вот он с ним тоже познакомился. Они подружились, тоже он ему пел, чего-то они про море разговаривали. А потом они, кстати, встречались где-то в Сочи, где он гастролировал, концерты давал. Он спрашивал про меня у него. А потом этот Аркадий Викторович попал в тюрьму за взятку в андроповское время, и там стал писать стихи. Я недавно уничтожала лишние бумаги… и нашла его стихотворение про Немировича-Данченко, что Высоцкий приходил…
ЛЧ: Ух ты, как интересно!
ИШ: Про «штормы и шторма», или что-то об этом… Но он такой сволочью оказался потом!
ЛЧ: Так значит, Высоцкий попал как раз в тот период, когда Амис ушёл, а этот пришёл?
ИШ: Да. Он с ним быстро подружился.
ЛЧ: Что их могло так сильно связывать? Если вы говорите, что они дружили…
ИШ: Это я так говорю… по крайней мере, когда он приходил — они с ним нормально общались.
ЛЧ: Есть чёткая граница, когда Амис исчез, а Аркадий появился?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Какой-то интервал был между ними?
ИШ: Был, конечно.
ЛЧ: Но небольшой, как я понимаю?
ИШ: Да.
ЛЧ: Исчез Амис в 65-м однозначно, иначе бы Высоцкий не застал Вишневского.
ИШ: Да.
ЛЧ: А Вишневский с какого года?
ИШ: Он был моложе матери, он с 30-го года. Мать из-за этого даже поменяла себе дату рождения, сделала себя моложе.
ЛЧ: В то время можно было так сделать?
ИШ: Ну, конечно, можно. Она с 24-го была, а сделала с 28-го, 11 мая она родилась.
ЛЧ: Ещё вы мне говорили, что у вас оставались какие-то листочки, исписанные рукой Высоцкого.
ИШ: Это тоже надо где-то найти. Но я не знаю, вряд ли.
ЛЧ: Это был список песен?
ИШ: Видимо, да.
ЛЧ: А для чего он делал его?
ИШ: Не знаю. Может, для концерта.
ЛЧ: Но концертов тогда быть не могло!
ИШ: Ну, такие, домашние были-то!
ЛЧ: А-а-а, вот оно что! А как этот список у вас остался?
ИШ: Ну, я не могу тебе сказать. Но у меня какие-то рубашки его оставались, я их стирала вечно. Где-то, может, в кармане он и был.
ЛЧ: А рубашки стирались по той же причине, что и штаны тогда, да?
ИШ: Нет, просто как-то накопилось много рубашек у меня. Много — это как, штуки четыре, а их у него больше и не было. И он за ними прислал Кохановского.
ЛЧ (смеётся): Интересно: то головой об стенку, то за рубашками, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: А как же они потом помирились после той драки у Нелли?
ИШ: Это я не знаю. (Смеётся.) Мы убежали от них ото всех!
ЛЧ: А куда, кстати, убежали, не помните?
ИШ: Не помню. Куда-то опять на холод.
ЛЧ: Сдаваться не захотели?
ИШ: А потом сдались через несколько дней, потому что деваться было некуда.
ЛЧ: Кого он считал своим лучшим другом?
ИШ: Севочку, и на тот момент Кохановского.
ЛЧ: Это вы сами видели или он вам говорил так?
ИШ: Нет, это я видела. Они просто жить не могли друг без друга!
ЛЧ: А больше из них кого он любил всё-таки?
ИШ: Севочку, наверно. Ну, потому что Севочка сам к нему так трепетно относился. Ну, и Игоря тоже. Они же вместе учились.
ЛЧ: А как вы думаете, с Севой что его так крепко связывало?
ИШ: Он в любой момент мог к нему придти, расслабиться, с бабами, и так, и сяк. И потом, видимо, они друг другу подходили по характеру.
ЛЧ: Вот вы говорите, что к Севе всегда можно было придти. А что ж вы к нему не ходили-то ночевать?
ИШ: Ходили!
ЛЧ: А почему не каждый раз? Мама мешала, что ли?
ИШ: Видимо, да. Когда-то там нельзя было ночевать. Мать комнату закрывала свою, где можно было переночевать, и её как-то хитро открывали: проволочки вставляли.
ЛЧ: А кто открывал, Сева?
ИШ: Да.
ЛЧ: А что-нибудь он вам говорил о своих бывших подругах?
ИШ: Ну, вот он рассказывал, я тебе говорю, о какой-то… то ли он чуть ли не женился на ней в студии… про это он говорил.
ЛЧ: Да, да. А про Катю Градову не говорил?
ИШ: Нет.
ЛЧ: И вы ничего не знаете, да?
ИШ: Нет. Они тоже были вместе?
ЛЧ: Получается, что так.
ИШ: Когда это было?
ЛЧ: Может быть, в ваши годы, а, может, чуть попозже. Но она сама на связь не выходит. А когда вы с ним бывали на домашних концертах, он не спрашивал у вас совета — что петь, что не петь?
ИШ: Нет, нет. Он сам решал.
ЛЧ: Как вы думаете, у него была своя гитара постоянная или какая-нибудь дежурная?
ИШ: Поначалу была дежурная. Потом он приобрёл гитару очень ценную. Он прибежал, когда я уже не жила с матерью, и хвастался ей!
ЛЧ: Гагаринская?
ИШ: Да.
ЛЧ: Такая маленькая, красная, красивая, да?
ИШ: Да, он с ней приходил и говорил: «Вот какую я гитару купил!» Пришёл с этой гитарой.
ЛЧ: Так это после «Вертикали» было!
ИШ: После «Вертикали». Но я уже не жила там, мы снимали квартиру, а он всё равно приходил туда. И спрашивал, как я и чего.
ЛЧ: То есть он попел для матери чего-то?
ИШ: Да. Ну, он так приходил, как к своим.
ЛЧ: О появлении этой гитары вы что-то ещё знаете? Вы сами её видели?
ИШ: Это он приходил без меня.
ЛЧ: То есть вы ничего не знаете? Он вам не рассказывал никакой истории её появления?
ИШ: Он рассказывал матери, но мать уже ничего не помнит. Он ей с Аркадием показывал.
ЛЧ: А чья гитара у него была изначально, если она не его?
ИШ: Ой, не знаю.
ЛЧ: Брал у кого-то?
ИШ: Наверно.
ЛЧ: А где он себе покупал гитару?
ИШ: Не знаю. Где-то он эту гагаринскую достал. Не знаю, где. А до неё какие-то были, но обыкновенные.