ЛЧ: А на момент знакомства вы его уже знали в лицо?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Ну, да, откуда ведь!
ИШ: Нет, ну, был этот фильм, но я как-то не прореагировала. Во-первых, я не знала, что это он.
ЛЧ: Какой фильм?
ИШ: «713-й какой-то там…»
ЛЧ: «713-й просит посадку».
ИШ: Кстати, когда я видела этот фильм, он мне там почему-то не понравился очень.
ЛЧ: Чем?
ИШ: Внешностью, вообще ничем.
ЛЧ: Он сам конкретно?
ИШ: Да. Но я не знала, что это он — поёт!
ЛЧ: Много кто не знал. А у него была какая-то реакция на то, что вы живёте рядом с его лучшим другом?
ИШ: Я тебе объясняю, что тогда в Москве все крутились на одном месте. Все мы жили рядом. Только вот Нелли. Но она жила рядом с театром на Таганке.
ЛЧ: А где она жила там конкретно?
ИШ: Рогожский вал.
ЛЧ: Так это ближе к «Серпу»?
ИШ: Ну, Таганка там же рядом.
ЛЧ: Но пройтись надо минут пятнадцать.
ИШ: Я не знаю, расскажет ли она тебе, но она мне потом рассказывала такую историю, когда он уже, по-моему, был с Мариной, но квартиры у него ещё не было. Но Марина-то уезжала, и он был один. И он после спектакля стал заходить к Нелли с приятелями. А у неё всегда был очень гостеприимный дом, всем можно было прийти и расслабиться. И он после спектаклей заваливался без звонков с приятелями — выпить, попеть, туда-сюда. А у неё мама была уже пожилая тогда, отца, по-моему, уже не было. И в один момент она должна была тоже идти на репетицию рано утром, и его не пустила к себе, говорит: «Ребят, не могу, просто сегодня не могу, завтра мне рано на спектакль!» И они ушли. С тех пор он с ней перестал здороваться.
ЛЧ: Ох ты как!
ИШ (смеётся): Мне даже в это не верится.
ЛЧ: И что, и так до конца?
ИШ: Ну, а потом они уже, может быть, не виделись — я не знаю. Она вскоре уехала.
ЛЧ: А когда она примерно уехала?
ИШ: В 70-х годах. Моему сыну было, наверно, лет пять.
ЛЧ: 78-й получается.
ИШ: Ну, я спрошу её. Или ты спросишь.
ЛЧ: До песен Высоцкого каких авторов вы любили, ваши особые привязанности?
ИШ: Мы тогда ходили на все концерты, которые приезжали сюда.
ЛЧ: Какие, например, концерты?
ИШ: Всякие заграничные.
ЛЧ: Ну, а Окуджава тогда ходил больше, чем Высоцкий!
ИШ: Да, Окуджава ходил, мы его слушали и, в общем-то, любили.
ЛЧ: А такие авторы, как Солянов — знаете такого?
ИШ: Нет.
ЛЧ: А Визбор? Визбор же был.
ИШ: Визбор — да, но мы его как-то не очень слушали.
ЛЧ: А вы не в курсе, потом ещё стоит такая запись в блокноте: «Ирина Яковлевна и Миша»…
ИШ: Да. У Свидерского?
ЛЧ: Нет, не у Свидерского, у Высоцкого записано так. Кто это такие могли быть?
ИШ: Ирина Яковлевна — это я, а Миша — мой муж.
ЛЧ: То есть этот телефон мог быть тоже ваш? Но почему-то он другой: Б-3-98-36. Не мог он быть вашим телефоном?
ИШ: Б-3 — это какой район-то?
ЛЧ: Вот я не знаю. Примерно центр, наверно?
ИШ: Да. Я посмотрю, где-то у меня есть бабушкины записные книжки, может быть, там что-то есть. Я сейчас не могу сказать… по районам Б-3 — это что может быть. По-моему, это телефон на Немировича-Данченко.
И.Шалаева (справа) с коллегой из издательства «Просвещение». 1964 г.
ЛЧ: Нет, там другой телефон. А почему он вас официально — Ирина Яковлевна?
ИШ: Не знаю.
ЛЧ: Но он мог звонить по этому новому телефону, да?
ИШ: Вряд ли. Он бы звонил по старому.
ЛЧ: Где вы с мужем жили — это что за место?
ИШ: Мы с ним снимали квартиру около зоопарка, я помню, ближе к высотке, не помню улицу… но мы там недолго жили. И потом на Тверской-Ямской. Просто я сейчас не помню эти номера.
ЛЧ: А ваш рабочий телефон начинается на И-4.
ИШ: Ну, это Марьина роща.
ЛЧ: И к нему добавочный.
ИШ: Да, это «Просвещение».
ЛЧ: И вот ещё что у него написано: «Амиз Георгий Михайлович».
ИШ: А, это мой отчим был.
ЛЧ: Ах, это ваш отчим был!?
ИШ: Да.
ЛЧ: Ах, вот в чём дело! А он сейчас жив?
ИШ: Он где-то в Америке, не знаю, то ли жив… с нами он жил. Он жил с моей матерью много лет.
ЛЧ: Вот оно в чём дело! А почему он его в записную книжку записал, почему Высоцкий его так выделил особо?
ИШ: Вот не знаю. Но он его уже почти не застал, он застал другого уже.
ЛЧ: Но однако записан его телефон рукой Высоцкого! А что его могло с ним связывать?
ИШ: Ну, он такой очень умный еврей был, этот Амис*. Не знаю…
ЛЧ: Могли у них быть какие-то общие дела?
ИШ: Может быть.
ЛЧ: А где Амис жил?
ИШ: Он жил на Немировича-Данченко.
ЛЧ: Но телефон-то другой записан!
ИШ: А потом он ушёл к своей жене еврейке. А потом они уехали в Америку.
ЛЧ: И телефон его В-3-00-14, добавочный 111.
ИШ: Ну, не знаю. Значит, когда он уже ушёл. Может, они продолжали общаться с Володей. Потому что Амис очень ушлый был.
ЛЧ: И причём это записано перед Анчаровым. А с Анчаровым, вы же мне сами говорили*, что с Анчаровым они могли познакомиться только в начале 65-го года.
ИШ: Я уже сейчас не помню.
ЛЧ: Амис с какого года рождения примерно?
ИШ: Он был старше матери, значит, что-нибудь с 24-го.
ЛЧ: А запись у вас дома была где-то в ноябре 64-го, так же? Это вы тогда мне так сказали, семнадцать лет назад.
ИШ: Наверное, да.
ЛЧ: И тогда же вы мне сказали, что Амис присутствовал.
ИШ: А-а-а! Да, да, да, да, да, он присутствовал, да!
ЛЧ: А вы Высоцкого писали только один раз?
ИШ: Да, один раз.
ЛЧ: А это вообще кто инициировал? Почему вы решили записать?
ИШ: Дело в том, что он вообще любил попеть дома. Тем более, что он любил очень к нам ходить, и был этот «Грюндиг» у нас, что было редкостью тогда. Просто он сел попеть, и решили записать.
ЛЧ: Вы лично решили записать?
ИШ: Ну, мы все — кто были там. Это Амис предложил записать его.
ЛЧ: А кто был оператором, кто нажимал кнопку?
ИШ: Наверно, Амис. Он умел этим пользоваться. Да, Амис просил его записаться. Амис с Володей хорошо общались. Володя со всеми хорошо общался.
ЛЧ: Плёнка тогда в дефиците была?
ИШ: Этот сам магнитофон был безумной редкостью! И его же плёнки были. Их всего было пять штук.
ЛЧ: Вот, пять штук! Не жалко ведь было! Значит, было большое желание записать!
ИШ: Ну да.
ЛЧ: То есть это была в чистом виде его инициатива?
ИШ: Да.
ЛЧ: А что же он эти плёнки себе не прикарманил?
ИШ: Это тогда не считалось чем-то таким… уже везде пошли его записи всякие.
ЛЧ: А чем занимался ваш отчим?
ИШ: Он был артельщиком, причём богатым.
ЛЧ: А-а-а! То есть это знакомство могло быть даже ещё и выгодным для Володи?
ИШ: Ну, вряд ли ему это тогда было выгодно. Ну, он такой был мужик деловой, очень умный.
ЛЧ: А они впоследствии не встречались, вы не в курсе? Ничего не знаете?
ИШ: Нет, не знаю. Потом артельщиков стали преследовать, всех пересажали, половину расстреляли. В том числе мужа любовницы Берии — Гальперина. И ещё один мой отчим за эти дела ушёл на семнадцать лет.
ЛЧ: Это было в 50-е годы?
ИШ: Да.
ЛЧ: Артельщики имеется в виду — золотодобытчики, что ли?
ИШ: Нет. Это долгий разговор. Если ты не знаешь, кто такие артельщики в Советском Союзе! (Смеётся.) Ну, это бизнесмены.
ЛЧ: А, господи! Ну, всё, понял! Конечно, знаю, ну, о чём разговор!
ИШ: Это цеховики.
ЛЧ: А цеховики, это кто?
ИШ: Ну, у них был маленький цех в Москве или загородом, они делали трикотаж, резиновые шапочки, галоши, шнурки. И продавалось всё это в киосках совершенно официально. Но дело в том, что там было половина левого товара.
ЛЧ: А левый откуда брался? Из этих же цехов?
ИШ: Да. Из экономии. И они на этом имели хорошие деньги. И потом их Хрущёв прищучил. Но Амиса это не коснулось.
ЛЧ: Амис аккуратно себя вёл, наверно?
ИШ: Да, он не попадался.
ЛЧ: Значит, всё это было до 64-го года?
ИШ: Ну да. С Амисом-то мы жили до этого.
ЛЧ: Кстати, когда была эта запись у вас дома, это было до дня рождения Свидерского?
ИШ: Нет, после.
ЛЧ: Уже во время загула?
ИШ: Нет, он был трезвый.
ЛЧ: Значит, в какой-то очередной период просветления?
ИШ: Да. Потому что он очень хорошо пел в тот раз. А когда он был пьяный, он путал куплеты.
ЛЧ: Ой, как бы на Карпюка* повлиять? Я не знаю, кого просить уже!
ИШ: А что?
ЛЧ: А он так и не отдаёт плёнки ваши!
ИШ: А у него есть они?
ЛЧ: Так у него копии с ваших.
ИШ: А-а-а! Cкажи ему, что они у меня утрачены.
ЛЧ: Так я сказал ему. Я уже и деньги предлагал, он ни на что не соглашается!
ИШ: Какой молодец! Я ж тебе говорю, что я их просто спрятала от своего мужа, а они там пропали.
ЛЧ: Я понимаю. Но дело в чём, что они ему не дороги, он может их просто отдать. Но он не хочет их искать. Я ему предлагал придти к нему и оказать физическую помощь: снять, перенести, погрузить — он не соглашается, ждёт, когда он выйдет на пенсию. Сейчас опять буду звонить ему.
ИШ: Он ещё не на пенсии?
ЛЧ: Судя по его словам — ещё не на пенсии.
ИШ: Ой, я с ним не общалась лет — не знаю сколько!
ЛЧ: Ну больше некому повлиять! Не нужны ему эти плёнки, не нужны — он сам в этом признаётся! Уже восемнадцать лет я его упрашиваю! Ну что с ним делать?..
ИШ: Ну там ничего такого нет!
ЛЧ: Я понимаю, что там все песни известные, но нам же всё важно, и ваша запись нам интересна как вариант ноября 64-го года. Потому что тогда вы мне датировали её так. А когда вы их Карпюку давали?
ИШ: Ну, видимо, после этих всех событий. Я многим их давала переписывать. Да, я давала ему переписывать.
ЛЧ: После каких событий?
ИШ: После расставания с Володей, после моего замужества.
ЛЧ: Так, может, мы кого-то ещё припомним? Кому ещё давали?
ИШ: Ой, нет. Ну, сколько лет прошло, ты представляешь, Лёв!
ЛЧ: То есть вспомнить невозможно?
ИШ: Нет.
ЛЧ: А то бы я им позвонил, поискали. А что конкретно с вашими плёнками произошло?
ИШ: Мой муж не переносил голоса Высоцкого, поэтому я их спрятала вместе с этим «Грюндигом» у одного своего знакомого. Они у него лежали на хранении. Я ему их отдала когда мы переезжали много раз. А когда Высоцкий умер, он мне сказал, что то ли сын их случайно стёр, то ли они пропали… он мне их не отдал. Именно так и произошло. Это был наш такой семейный таксист.
ЛЧ: И муж ваш его знал?
ИШ: Знал, конечно.
ЛЧ: Но он не догадывался, что плёнки там хранятся?
ИШ: Нет, конечно. А как он мог догадаться? Не знаю, то ли у него кто-то их украл, то ли… Кстати, оказывается, мой муж собирал посмертные посвящения Высоцкому! Михаил, во-первых, десять лет как умер!
ЛЧ (сильно удивляясь): Да вы что?!
ИШ: Ну, да, десять лет будет в этом году.
ЛЧ: А я и не знал даже. А что случилось-то?
ИШ: Он же был больной человек. Сердце.
ЛЧ: А по внешнему виду я бы не сказал.
ИШ: У него аневризма была. Скоропостижно он умер.
ЛЧ: Но они общались с Высоцким?
ИШ: Да, так, накоротке очень.
ЛЧ: Ну, естественно, были возмущения?
ИШ: Ну да.
ЛЧ: Видите как: Высоцкого терпеть не мог, а посвящения собирал! Может, мне позвонить этому таксисту и уговорить его поискать плёнки?
ИШ: Нет, это бесполезно! Я уже сто раз пытала его. Он сказал, что якобы сын по ошибке стёр.
ЛЧ: Представьте себе: пять катушек сидеть и стирать — это слишком нелепая история! Пусть хоть стёртые отдаст, мы из обратки вытащим запись!
ИШ: Да нет, он уже оттуда переехал.
ЛЧ: И связь потерялась, да?
ИШ: Я с ним общаюсь иногда даже.
ЛЧ: Как выглядели ваши плёнки?
ИШ: Маленькие, кругленькие.
ЛЧ: По диаметру какие, хотя бы примерно? Сантиметров 10-12, такие, да? Чтобы представить, сколько ваша запись по времени могла быть.
ИШ: Да эта плёнка, наверно, уже пересохла.
ЛЧ: Это я спрашиваю из-за других соображений.
ИШ: Из каких?
ЛЧ: А из таких, чтобы нам определить время звучания и предположить, какие куски у нас могут быть из этой фонограммы.
ИШ: По диаметру примерно 8-10.
ЛЧ: Они ещё в народе «соточки» назывались.
ИШ: Да, да. Их было штук пять.
ЛЧ: Ух ты!!! Это же по времени очень серьёзно! А писали на «девятке», не помните?
ИШ: Ой, это я не помню. Одна была скорость.
ЛЧ: Ну, значит, «девятка»! И что, и все пять плёнок были забиты с двух сторон?
ИШ: Кажется, да. Может быть, если Лебедева жива, у неё должно быть много записей*.
ЛЧ: Потом вы мне ещё говорили, как Высоцкий писал у вас на Зубовском бульваре «Так оно и есть…».
ИШ: Да.
ЛЧ: А не помните ли, во что он писал, в тетрадь, в блокнот, на листочек?
ИШ: Ну, куда-то на листочке он всё время писал.
ЛЧ: Всё время на листочки, да?
ИШ: Да.
ЛЧ: Он её писал набросками или сразу сделал полностью?
ИШ: По-моему, наброски.
ЛЧ: А вы не помните, чем изначальный вариант отличался от канонического?
ИШ: Нет, не помню.
ЛЧ: А когда он попытался спеть её, не помните?
ИШ: Нет, не помню.
ЛЧ: А что-то ещё писал при вас он?
ИШ: Нет, это я не могу сказать. Но что-то писал.
ЛЧ: В те же дни, что и «Так оно и есть…»?
ИШ: Ну, примерно да.
ЛЧ: Когда он писал её, это было до ноябрьского запоя?
ИШ: По-моему, во время.
ЛЧ: Ах, даже во время?!
ИШ: В момент какого-то просветления.
ЛЧ: Вы уверены, что запой уже был?
ИШ: Да.
ЛЧ: То есть это было после 23-го ноября.
ИШ: А там разве нет даты, когда он её написал?
ЛЧ: Нет, он никогда не ставил. Приходится нам теперь выяснять. Но дело в том, что вы всё правильно говорите, это совпадает по срокам.
ИШ: А почему я неправильно буду говорить?!
ЛЧ: И поэтому с вами имеет смысл говорить, говорить и говорить. А не помните ли, эта песня «Так оно и есть…» была на вашей домашней записи?
ИШ: Нет.
ЛЧ: То есть она ещё не была написана, выходит так?
ИШ: Выходит, да.
ЛЧ: А были ли у него концерты именно в тех годах, во времена вашего близкого знакомства, 64-66 годы?
ИШ: Не было, по-моему.
ЛЧ: А какие-то концерты вы посещали, где он выступал вместе с таганскими актёрами?
ИШ: Посещала, но только когда самостоятельно… когда мы с ним не общались.
ЛЧ: После 66-го года вы имеете в виду?
ИШ: Да.
ЛЧ: А часто ли вы лично пели песни Высоцкого вообще? Или при нём?
ИШ: Ну, с Нелькой пели чего-то.
ЛЧ: Очень интересно. То есть песни вам нравились и вы их пели из-за того, что они нравились вам?
ИШ: Да.
ЛЧ: Карпюк это подтверждает. А кстати, Высоцкий слышал, как вы поёте его песни?
ИШ: Ну, так… это было всё, знаешь, несерьёзно.
ЛЧ: Несерьёзно? Потому что он не ценил ваше исполнение, получается так?
ИШ: Думаю, что нет (Смеётся.) Подпевали. Не то, что пели, а подпевали. А подпевали ему все, когда собирались в компании. Вот так это было.
ЛЧ: А какие именно песни вы любили ему подпевать?
ИШ: Ой, не могу вспомнить.
ЛЧ: Или все подряд?
ИШ: Ну, видимо, когда было настроение — все подряд, а определённого чего-то не было.
ЛЧ: А вы лично тогда выделяли его какие-то песни, любили?
ИШ: Не помню.
ЛЧ: А не помните ли, была ли в период вашего общения песня «В Ленинграде-городе…»?
ИШ: А дальше как?
ЛЧ: «…у Пяти Углов получил по морде Саня Соколов…».
ИШ: Ну, так, что-то смутно. Она не была тогда особо популярной.
ЛЧ: Но а вообще была?
ИШ: Что-то да.
ЛЧ: Всё-таки, была? Вот видите, Абрамова утверждает, что она была написана ещё в 61-м году, хотя в записях её нигде нет до 67-го года! И она ещё говорит, что последний куплет про шведов с финнами появился тогда, когда финны стали в Ленинграде появляться, ближе к 67-му году.
ИШ: Не знаю.
ЛЧ: По записной книжке какой-то Саша Соколов действительно существовал. Вы его не знали?
ИШ: Ну, наверное. Конечно, эта фамилия, в общем-то, в сюжете была. Но я не помню его. Много ведь было всяких друзей и приятелей! С Демьяненко он дружил, Демьяненко приезжал в Москву.
ЛЧ: Да вы что! И вы с ним встречались?
ИШ: Да.
ЛЧ: Вот это я не знал! А где, что и как?
ИШ: Ну, так тоже тут…
ЛЧ: У кого-то в гостях?
ИШ: Да. Но там они пили по-чёрному!
ЛЧ: Вместе с Сашей?
ИШ: Да.
ЛЧ: Это один день был или несколько дней?
ИШ: Один день. Я застала один день. А сколько их было всего — я не помню.
ЛЧ: Где же они могли встретиться?
ИШ: У кого-то в коммуналке тусовались. И пили по-чёрному оба. И ещё кто-то там был, полно народу.
ЛЧ: И опять же в центре?
ИШ: Да, где-то в районе Таганки. Там много было ребят из Театра на Таганке, с которыми он пьянствовал.
ЛЧ: Юра Смирнов, наверно, как всегда?
ИШ: Ну, это — как всегда, да.
ЛЧ: А как вы думаете, Демьяненко с Высоцким были друзьями или приятелями?
ИШ: Друзьями, друзьями!
ЛЧ: А на этой пьянке Высоцкий пел же, наверняка?
ИШ: Ну, наверняка, да.
ЛЧ: А Демьяненко?
ИШ: Я не помню. Вряд ли. Ну, может быть, там подпевали, как всегда.
ЛЧ: А время года не помните?
ИШ: Это было тепло.
ЛЧ: А кто вас пригласил на эту встречу?
ИШ: Ой, я не помню, это какие-то были… Ну, мы с ним где-то там ходили, бродили, и должен был приехать Демьяненко. И он приехал. Там началась безумная пьянка.
ЛЧ: Вы не навещали с Высоцким Щипакиных?
ИШ: А кто это такие?
ЛЧ: Алла и Олег. Она модельер, он физик. Воротниковский переулок.
ИШ: Нет, не помню.
ЛЧ: А к Кочаряну на дачу в Подрезково не ездили?
ИШ: Вот тогда мы зимой были на каких-то дачах, но где точно — я не знаю.
ЛЧ: Но не у Кочаряна случайно?
ИШ: Может быть. На каких-то заброшенных дачах мы были, когда мы убегали ото всех. Но точно не могу сказать, где.
ЛЧ: По Ленинградке могли вы ездить?
ИШ: Не могу сказать.
ЛЧ: А вы помните песню «Рано утром проснёшься и раскроешь газету…»?
ИШ: Нет.
ЛЧ: А вы бывали с ним у Синявского после ареста?
ИШ: Да.
ЛЧ: А сколько примерно раз?
ИШ: Это точно были! Да, да, у жены его.
ЛЧ: Очень интересно. А она писала на магнитофон Высоцкого после ареста?
ИШ: Нет. При мне, по крайней мере, нет.
ЛЧ: А как вы думаете, почему? Не умела пользоваться или магнитофона уже не было?
ИШ: Не знаю, не могу тебе сказать. Просто мы к ней ходили, ей все сочувствовали. Шутили некоторые — нет ли тут подслушивающих аппаратов. Она была беременная в это время. Я думала, что она такая полная. Не знали мы. Она в это время была беременная, когда его посадили.
ЛЧ: В 65-м году Егор родился, всё правильно.
ИШ: Да.
ЛЧ: То есть видимо, боялись, судя по всему. А о чём там вообще разговоры были, когда вы приходили после ареста?
ИШ: Ой, ну… сколько это лет назад было-то! Просто ребята старались её поддержать, как-то сочувствовали.
ЛЧ: А ребята какие, кто там ещё был?
ИШ: Ну, он был с приятелями своими. Но с кем точно — я не могу сказать.
ЛЧ: Уже не помните, да?
ИШ: Нет.
ЛЧ: А у Синявского вы бывали с самого начала знакомства с Высоцким?
ИШ: Ну, в общем, да.
ЛЧ: А Ремизова не видели у Синявского?
ИШ: Нет.
ЛЧ: Теперь понятно, что вы с Высоцким ещё встречались даже в сентябре 65-го, если вы говорите, что заходили к Розановой после ареста. А его арестовали 8-го сентября.
ИШ: Я не помню. Но после ареста точно заходили к ней.
ЛЧ: А сколько раз заходили?
ИШ: Раза два.
ЛЧ: Вы как-то мне говорили, что Синявский относился к Володе по-отечески.
ИШ: Да, он очень его любил.
ЛЧ: Любил за что?
ИШ: Как творческую личность, его песни.
ЛЧ: А есть такое мнение, что он любил его за то, что он пел именно блатные песни.
ИШ: Ну, может быть. В тот период в основном шли блатные песни — они с юмором. Относился к Володе... Потом уже пошли более серьёзные вещи.
ЛЧ: Но при вас Синявский, наверно, писал его?
ИШ: Может быть… не могу вспомнить.
ЛЧ: Но в начале нашего знакомства вы мне сказали твёрдо, что писал!
ИШ: Да? Ну, может быть.