Этот сайт носит некоммерческий характер. Использование каких бы то ни было материалов сайта в коммерческих целях без письменного разрешения авторов и/или редакции является нарушением юридических и этических норм.
Более сложным по сравнению с жанровым сращением является качественное преобразование баллады, благодаря которому она, сохраняя исконные генетические черты, превращается по сути в иной жанр, близкий по своим чертам роману в широком бахтинском понимании термина.
Подобно роману, стихотворение «Тот, который не стрелял» построено на резком разрыве фабулы и сюжета. Этот разрыв не только охватывает важнейшие уровни структуры, он демонстративно оформлен различной семантикой совершенно непохожих друг на друга размеров.
Фабула связана с рассказом героя о расстреле по приговору трибунала, чудесном спасении и возвращении в свой полк. Рассказ ведётся в прямой временной последовательности с использованием типично балладного размера Я3жм, трёхстопного ямба с чередованием женской и мужской клаузул. Этот размер был введён в метрический репертуар немецким романтиком Уландом и вместе с развитием баллады исторически трансформировался в зонг.
Высоцкий сохраняет основные мотивы, присущие балладе, например, мотив судьбы, т.е. независимости обстоятельств, против воли героя обрушивающихся на его голову, или мотив чуда невероятного происшествия, направляющего развитие событий по новому руслу. Но в противовес балладе зонг меняет основную тональность фабулы, поскольку изначальный трагизм ситуации осмысливается рассказчиком в нарочито ироническом ключе:
Я раны, как собака,
Лизал, а не лечил;
В госпиталях, однако,
В большом почёте был.
Ходил в меня влюбленный
Весь слабый женский пол:
«Эй ты, недострелённый,
Давай-ка на укол!»
Ирония в данном случае вступает в конфликт с фантастическим инфернальным значением баллады. Фабульная конструкция стихотворения такова, что оно никогда не сможет вписаться в тяжеловесные кино и иные эпопеи о войне с их строгой дозированностью великих дел генералов и Верховного командования, противоестественно объединённых с «окопной» правдой маленького человека. Рассказчик в стихотворении Высоцкого чужд обеим видам так называемой эпической правды, исходящей как от странного типа Суэтина, так и от целого взвода с нацеленными на героя дулами ружей.
Таким образом, фабула, очищенная иронией от основного пафоса традиционной баллады, приближает стихотворение к роману с его многомерной полифонической правдой. Но в стихотворении существует и другая линия, аналогичная по своему смыслу сюжету. Эта линия, оформленная чрезвычайно редким для русской поэзии размером Я5мм, пятистопным ямбом со сложной мужской клаузулой, рассказывает о другом герое том, который не стрелял.
В отличие от рассказчика, главный герой нс имеет имени, индивидуальной судьбы, а все его действия одно единое действие. Сюжетная линия выстраивается целиком из минус-мотивов, в которых имена собственные органически заменяются местоимениями: «Никто поделать ничего не смог», «С тем пареньком, который не стрелял», «Кому? Тому, который не стрелял», «Убив того, который не стрелял». Такая замена приводит к образованию цепивидного построения, преодолевающего границы фабульного мифа и ведущего к его демифологизации.
Сюжет стихотворения преодолевает фабулу, поскольку центр основного события заключается не в том, кого расстреливали и за что расстреливали, а в том, кто стрелял и кто не стрелял. Так на балладно-зонговом фоне возникает романная полифония, полемизирующая с закрепленной в культурной традиции мифологическим представлением, согласно которому выполнение даже самого жестокого и бессмысленного приказа рассматривается как высший акт воинской доблести и героизма.
Наряду с редким размером, не имеющим определённого семантического ореола, Высоцкий использует не менее редкую форму недеяния в качестве основного конструктивного момента повествования. Основные претензии к выдающемуся роману XX века «Доктор Живаго» со стороны читающей публики сводились к отсутствию каких-либо действий главного героя. Парадокс пастернаковского романа вовсе не в том, принимает или не принимает Юрий Андреевич революцию, а в том, что сюжетно он с ней не пересекается, противоестественно вовлекаясь лишь в сотворённую помимо него фабулу. Вот почему судьба героя развивается по двум противостоящим линиям фабулы, где он терпит полное поражение (в любви, в медицине, в социальном своём статусе), и сюжета, где посредством творчества совершает восхождение к вершине человеческого духа. Уберите из «Доктора Живаго» сюжет, и вы получите «Зависть» Олеши, уберите из него фабулу, и вы получите аналог сюжета стихотворения Высоцкого.
Недеяние как высшая форма подвижничества среди тотального зла одно из интереснейших открытий романа, которое переносится В.С.Высоцким в поэзию, вызывая трансформацию балладного жанра.