Ну, вернемся в наш театр. Мы стали ставить спектакль, который называется «Павшие и живые». Спектакль этот о поэтах и писателях, которые участвовали в войне. Одни из них... погибли, другие живы до сих пор, но просто на их творчестве лежит печать военных лет. Это был настоящий поэтический спектакль. Действительно. Не только потому, что он сделан был по прекрасной поэзии. А просто всё, что касается поэзии, многие из «атрибутов» поэзии присутствовали на сцене в чистом виде. Там было... была и символика, и метафора, и образность [и,] это, всё, что можно говорить о поэзии.
Ну, вот, мы зажгли Вечный огонь впервые, например, в этом спектакле. У нас зажигается чаша с Вечным огнем, выходит актер и просит почтить память погибших минутой молчания. И вот уже 500 раз весь зрительный зал встает и минуту стоя, молча чтит память погибших. А потом по трем дорогам, которые загораются красным, спускаются поэты, отчитывают свои стихи и уходят умирать назад, в черный бархат, который смыкается за ними, как земля.
Спектакль этот очень печальный, потому что разговор идет о смерти, о жизни и смерти. Но в то же время там много и юмора есть... И самое главное, что есть в этом спектакле там есть очень много удивительных военных стихов.
Кроме того, мы в этом спектакле играем без гримов поэтов, потому что... Ну что же, ведь поэт всё, что он хотел, он сказал в стихах, и поэтому лучше хорошо прочесть его стихи, чем хорошо на него быть похожим, верно? Потом, никто их не помнит, они были моложе нас, эти ребята, они погибли в 19-20 лет и Коган, и Кульчицкий, и Багрицкий... Вот. И это позволяет нам, играя без гримов, играть несколько ролей подряд.
Вот я, например, вначале играю поэта Кульчицкого, который погиб в 43-м году, похоронен в братской могиле на сопке Сахарная Голова, потом я играю новеллу такую «Диктатор-завоеватель», где сначала играю Гитлера... Чаплина, а потом Гитлера. Причем, тут у нас театр условный прямо на ходу, перед вами, рисуют челку, рисуют усы и, значит, начинаешь представлять этого самого «бесноватого фюрера». А потом, в самом конце спектакля, мне посчастливилось почитать стихи удивительного поэта по фамилии Гудзенко, звали его Семен. Он выжил в войну, но в 53-м году его догнали старые раны. И, как написал Эренбург, «было такое чувство, словно его вдруг, через десять лет, настиг долетевший с войны осколок». Он умер от старых ран.
Он писал удивительные стихи. И даже непонятно, как можно было в 20 лет писать такие стихи. А... я вам сейчас их просто прочитаю.
Когда на смерть идут, поют.
А перед этим можно плакать,
Ведь самый страшный час в бою
Час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв! И умирает друг.
И значит смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд
За мной одним идёт охота.
Будь проклят, сорок первый год,
Ты, вмёрзшая в снега пехота!
Мне кажется, что я магнит,
Что я притягиваю мины.
Разрыв! И лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
А мы уже не в силах ждать,
И нас ведёт через траншеи
Окоченевшая вражда,
Штыком дырявящая шеи...
Бой был коротким. А потом
Глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь чужую.