Теперь я хочу вам показать одну песню, которую, возможно, тоже вы скоро услышите. Песня эта называется... Она посвящена женщине, которая долго ждала. Я бы её назвал «Жди меня», но, к сожалению, уже так было. Поэтому пусть она будет без названия.
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем.
Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, —
Не скажу про живых, а покойников мы бережём.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок —
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах украду бледно-розовых яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали — гляжу: пред очами не райское что-то.
Неродящий пустырь и сплошное Ничто — беспредел.
И среди Ничего возвышались литые ворота,
И измученный люд у ворот на ворота глядел.
Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплёл.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом,
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушёл.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?
Мне — чтоб были друзья, да жена чтобы пала на гроб, —
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном!
Всё вернулось на круг, и Распятый над кругом висел.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр Святой, он — апостол, а я — остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок...
Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых.
Кони просют овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу: ты меня и из рая ждала!