Но вот все готово для продолжения записи. Высоцкий быстро гасит сигарету, пепельницу убирают («В кадре нельзя курить, да? И у вас, как и у нас!»), двумя руками разгоняет дым и сдувает его остатки, а я уже держу в руках программку «Гамлета» и спрашиваю:
— Владимир Семенович...
— А можно меня называть просто Владимиром? Потому что это как-то... «Владимир Семенович» — сразу очень официально. Мы же в жизни на «ты».
— Пожалуйста. Владимир, ваш театр называется Театром драмы и комедии, как написано, да?
— Да.
— А мне кажется, что можно было бы добавить еще одно слово: Театр драмы, комедии и поэзии — ведь в вашем театре играют много поэтических спектаклей. А комедия только одна — «Тартюф». Как вы смотрите на присутствие поэзии в современном театре?
— О, это, правда, тоже очень... вопрос, который требует долгого ответа. Но вы совсем... Вы абсолютно правы по поводу того, что можно было бы добавить: «поэзии». Мы сразу, как только организовался театр десять лет тому назад, стали заниматься поэзией вплотную. Мы стали работать с поэтами, которые стали появляться у нас в театре. Которые никогда не работали в театре, но поэзия, особенно хорошая поэзия,— это всегда очень высокий уровень. Очень высокий уровень и содержания, и формы. Так как наш театр интересуется яркой формой при очень насыщенном содержании, мы всегда обращаемся к поэзии. Время от времени. Вот уже в течение десяти лет по-моему, у нас семь поэтических спектаклей.
А начали мы так: мы встретились с Вознесенским, с Андреем, который никогда не писал для театра, и решили сделать один спектакль в Фонд мира. Половину спектакля Андрей читал свои стихи, а половину спектакля — Любимов с нами поставил его стихи. Работали мы по ночам. Тогда еще мы... у нас была совсем студийная атмосфера, и за три недели сделали этот спектакль. И вдруг после того, как он прошел один раз всего, мы стали получать столько писем, что «Нам будет жалко, если этот спектакль больше не пойдет — всего один раз», — что мы его стали продолжать играть, но уже без поэта, а сами. Он уже приходит к нам на сотые представления и читает новые стихи. А их, этих представлений, было уже шестьсот. И мы продолжаем это и до сих пор играть, и все время обновляя, внося новые стихи.
Это была моя первая встреча с поэзией на сцене. Я раньше не читал стихов со сцены, но это и не только чтение стихов, а это совмещение — мы пытаемся совмещать манеру авторского чтения и актерского, и поэтому у нас, на «Таганке», и исполняют, и играют стихи совсем по-другому, чем в других театрах. И мы были в этом смысле... Ну, как вам сказать... Раньше, в тридцатые годы, поэзию играли на сцене, но вот сейчас, в наше время, мы одни из первых начали играть просто чистую поэзию на сцене. И после нас многие другие московские театры стали брать поэтов и делать по ним поэтические представления.
Ну, я почти во всех поэтических спектаклях участвовал. Второй спектакль наш назывался «Павшие и живые» — это очень дорогой для меня спектакль, потому что в этом спектакле я не только читаю стихи замечательного поэта Гудзенко, но это был первый спектакль, в который Любимов меня попросил написать песни профессионально, то есть и моя поэзия тоже входит в этот спектакль. Я играю там много ролей вместе. Это спектакль о поэтах и писателях, которые прошли через Великую Отечественную войну. Одни погибли, другие живы до сих пор, но на их творчестве лежит печать военных лет. И вот один из лучших военных поэтов, Семен Гудзенко, достался мне, я его играю и читаю его, ну правда, мне кажется, высочайшего уровня стихи о войне.
— Можно вас попросить прочесть несколько его стихотворений?
— Давайте не несколько, потому что у нас времени нет, а я прочитаю одно большое хорошее стихотворение. Ну, представьте себе, что открывается занавес и сзади — красный свет, дорога, на контражуре — силуэт солдата с автоматом, в плащ-палатке. Идет текст о том, что Семен Гудзенко, поэт военных лет, пришел к Эренбургу — в первый раз — и сказал: «Я хочу вам прочитать свои стихи». Он сказал: «Пожалуйста». И тот сразу начинает читать стихи:
Когда на смерть идут, — поют,
......................................................
Из-под ногтей я кровь чужую.
Вот такие замечательные стихи. Мне повезло просто читать такую прекрасную поэзию,— сказал Высоцкий, закончив читать, и продолжал: — Я участвовал потом в поэтических представлениях. Например — драматическая поэма Есенина «Пугачев», где я играю роль Хлопуши. Потом я играл одного из Маяковских в поэтическом спектакле о Маяковском «Послушайте!». Вот, и много писал для наших поэтических спектаклей и песен, и стихов.
Ну, в последнее время мы обновили... обновили спектакль «Антимиры», и Андрей специально для меня — ну, я не знаю, специально для меня ли он написал эти стихи — конечно, не думаю, что точно для меня, но многие люди думают даже, что это я написал. Потому что это как-то очень сомкнулось — его стихи и гитарный ритм, который я даю. Стихи эти называются «Песня акына». Я вам их с удовольствием покажу.
Не славы и не коровы
............................................
Такого, как я и он.
— Андрей Вознесенский читал эти стихи на литературном вечере в Софии. Они известны у нас и в переводе Андрея Германова. Знаете, у меня случайно оказался с собой экземпляр нашей газеты «Народна армия»...
— Совсем случайно! Конечно.
— Да, тут у нас в кустах случайно имеется и рояль... Для этой газеты наш поэт Иван Николов прекрасно перевел веши стихи «Братские могилы». Там же напечатана и моя статья о вашей военной лирике.
— Я получил газету в Москве и был очень счастлив, что...
— Я прочитаю эти стихи по-болгарски, а потом попрошу вас исполнить песню.
— Прошу! Прошу вас! Занимайте площадку.
Я прочел стихи и передал эстафету Высоцкому.
— Ну хорошо, а теперь я покажу, как она звучит по-русски:
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов
И Вечный огонь зажигают.
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы -
Все судьбы в единую слиты.
А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.
У братских могил нет заплаканных вдов -
Сюда ходят люди покрепче,
На братских могилах не ставят крестов...
Но разве от этого легче?!