Я не был ни другом, ни даже многолетним приятелем Владимира Высоцкого, знал его последние семь месяцев. Так и надо относится к этим заметкам — как к наблюдениям человека "со стороны".
Память возвращает изображение скупо и неохотно, как при проявлении фотографической карточки: сначала неясные контуры, потом все больше, больше... Но все-таки — только то, что есть и ничего кроме.
Летом 78-го я приехал на Одесскую киностудию: обсуждали мой сценарий. Томясь бездельем, бродил по полупустому павильону, пока не вспомнил, что здесь где-то должен сниматься Владимир Высоцкий. И вдруг захотелось... Хотел написать: попросить его сделать песни для сценария, но если быть честным, то это был лишь повод познакомиться. В павильоне стояла декорация интерьера МУРа 46-го года (для "Эры милосердия"). Никого не было. Потом стали появляться люди. Пришел Конкин. Скоро, почему-то громко стуча сапогами, появился Владимир Высоцкий, хмурый, сосредоточенный, замкнутый. Я подошел:
— Владимир Семенович, у меня к вам есть просьба...
— Да?!
Ответил резко, почти грубо. Во взгляде настороженность, почти открытое недоброжелательство. В общем, понятно: могу себе представить, как его одолевают поклонники обоих полов. Человека популярней в стране, кажется, нет. Первое впечатление от моего приезда в Петропавловск-Камчатский пару лет назад — орущий в динамик надорванный баритон прямо в аэропорту.
— Дело идет о песнях для сценария...
Молчит, выжидает с плохо затаенным нетерпением.
— Хорошо, после смены подойдите.
— К сожалению, не смогу. Может быть, завтра?
— Ладно, завтра...
"Завтра" я не подошел, раздумал, не стал приставать.
Летом 1979 года на Киевской киностудии снимался фильм, где я был одним из авторов сценария. Фильм о войне, об армейской разведке. Нам очень нужна была песня. Ну кто еще, как не Высоцкий!
С трудом, после опроса десятка "близко знающих" Высоцкого (а кто его не знал "близко"!), получил номер домашнего телефона. Однажды вечером позвонил.
В телефоне — узнаваемый низкий голос, который обладатель его старательно и, как я потом имел возможность наблюдать, безуспешно пытается изменить.
— Будьте любезны Владимира Семеновича.
После паузы — настороженно:
— А кто говорит?
Называюсь, добавляя, что моя фамилия все равно ничего не скажет.
— А в чем дело?
Объясняю, в чем дело. Вероятно, успокоенный, что не поклонник, Высоцкий меняет тон, и голос становится естественным.
— О чем картина?
— Армейская разведка, 44-й год... Не могли бы вы сняться?
— Игорь, я сейчас не собираюсь сниматься в кино, отказался от нескольких предложений. У меня совсем другие планы, так что вряд ли смогу быть вам полезен... Хорошо, принесите сценарий, — вдруг добавил он, адрес знаете? — И быстро продиктовал адрес.
Я отвез сценарий и, выждав несколько дней, снова позвонил.
— А, Игорь... Нет, знаете, я вообще сейчас отказываюсь от всех предложений, хочу год отдохнуть, не сниматься. Потом, я только что сделал роль в "Эре милосердия" — это похоже. Нет смысла повторяться...
— Владимир Семенович, ну, а песни напишете?
— Нет-нет, ничего писать не буду. А вот у меня есть "Песня о конце войны". Если подойдет — берите.
— Конечно, подойдет. А как ее прослушать?
— Ну, позвоните... Она куда-то затерялась, я поищу текст...
Все как-то очень неопределенно и мало надежно.
— Владимир Семенович, у меня есть еще предложение... — говорю торопясь, представляя себе как он нетерпеливо держит трубку, готовый швырнуть ее на рычаг. — В Одессе должен сниматься "Зеленый фургон" по моему сценарию. Это...
Коротко пересказываю, он терпеливо слушает.
— Там будет несколько песен. Можно на вас рассчитывать?.
И вдруг — полная неожиданность:
— Почему же только песни? Я с удовольствием и сам снял бы эту картину.
— Как? Режиссером-постановщиком?
— Ну да! Я эту книжку знаю, люблю... Несколько лет назад на радио была постановка, я участвовал... А почему "Зеленый фургон"? Ведь уже была картина?
— В том-то и дело, что была! — я, конечно, зачастил, "зашестерил" в предвкушении неожиданной удачи. Так она была двадцать лет назад (на самом деле — поменьше), снимал ее Габай, а он уехал.
— А что? Это заманчиво.
— И вы готовы на полтора-два года уйти из театра?
— Готов.
— А поехать в Одессу?
— Да готов, готов!..
— Владимир Семенович, случай неординарный, но давайте пробивать.
— Нет! Я никого ни о чем просить не буду. Сейчас, после картины, они ко мне хорошо относятся, но я — просить не буду!
— Так давайте я начну!
— Вот и начинайте! Получится — я готов. Договорились, Игорь?
— Договорились,
— Ну, звоните.
Дело с песней на время заглохло, режиссер молчал, и я не стал приставать к Высоцкому. А затея с "Фургоном" выглядела вообще утопической и я почти забыл о ней. Хотя, когда через некоторое время из Одессы приехала редактор Е.Демченко, я среди прочих дел вдруг ввернул:
— А есть кандидатура режиссера на "Зеленый фургон"!
— Кто?
— Высоцкий!
— Да брось ты!
— Серьезно. Только сам он никого просить не хочет... Вы его просите — и за него.
— Все. Завтра же Збандут (директор Студии) с ним связывается!
И утопия вдруг зашевелила конечностями, заморгала, задвигалась. Через несколько дней уже "кто-то" в Москве на ТВ сказал, что "мысль интересная".
В начале декабря — так двигалось дело у нас в Отечестве — еще ничего не было ясно, зато числа 10 декабря, когда я вернулся из Крыма, со съемки, мне домашние сказали сразу на три голоса:
— Звонил Владимир Высоцкий, сказал, что он дал согласие студии снимать "Зеленый фургон".
Я тут же перезвонил ему, но Нина Максимовна (мы еще не были с ней знакомы) ответила, что Владимир Семенович уехал до 14-го или 15-го.
С нетерпением дожидаюсь 15-го, звоню. Голос энергичный:
— Игорь! Да, Збандут прислал телеграмму, я подтвердил согласие. Приходи вечером на "Преступление и наказание", не видел? Вот и посмотришь — обратись от меня к... (он назвал фамилию, но я не разобрал, а переспрашивать не стал, и время назвал — перед началом за полчаса).
У театра — обычная толкотня, я привык к ней за 15 лет, живу рядом, каждый вечер и видел. Приближаюсь к окошку администратора, должен что-то сказать. Я до того в театре бывал редко, а на Таганке — вообще раза два-три, никого не знаю, но уже лезу с ощущением "особости" нахально головой в администраторское окошко.
— Вам что?
Это вопрос в самой резкой форме В.П.Янкловича, которого, естественно, я тогда не знал.
— Мне тут билет оставлен... — начинаю я мямлить, и вдруг вижу в администраторской Высоцкого. Он меня не слышит, разговаривает с кем-то...
— Владимир Семенович! — ору я
А Янклович злится:
— Вам что нужно?
— Билет... Билет мне... Владимир Семенович!
Глупо, наверное, как гимназистка, выгляжу.
— Фамилия? — неумолим главный администратор.
Называюсь, и вдруг — о, чудо "сопричастности"! — "сам" Высоцкий оборачивается, и щелкает замок, и дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы мне протиснуться, а больше никому. И я протискиваюсь. Высоцкий одну руку протягивает, другой обнимает. Целуемся (интеллигентный московский ритуал — вовсе не свидетельство близости). А в комнатушке администратора — шумный бородатый Борис Хмельницкий, Филатов, еще какие-то люди, их я не знаю, да и этих-то узнаю едва.
— А-а, вот ты какой! — это Владимир. (А какой я? Обыкновенный). — Очень хорошо. Что — будем делать кино?
Я не робею, но смущаюсь: все-таки слишком много народу. Он улыбается как-то хитровато, очень хорошо.
— Значит, ты не уходи после спектакля. Не видел?
— Нет.
— Ну, посмотришь... Сценарий привез?
— Конечно.
— А ты против соавторства не возражаешь?
— Что вы, Володя! — раз он на "ты", могу и я обойтись без отчества, но на "вы". Только...
— Что?
Он как будто чуть-чуть настораживается.
— Вы знаете, что как автор сценария не получите за песни в фильме? А это примерно... — называю сумму.
— Да? — он удивился, но тут же: — Ладно, устроим как-нибудь.
— Всё. Больше возражений нет.
Володя улыбается. А что, он ожидал, что я буду возражать? Но я же не полный идиот! Соавторство режиссера, да еще такого — дело естественное и совершенно необходимое, здесь я искренен.