Вообще, мы говорили только об отечественных "источниках" Высоцкого. А на самом деле каждый литератор, каждый писатель, по существу создается всем миром.
Понятно, что напрашиваются всяческие параллели, разговоры о любимых героях мировой литературы. А у меня почему-то опять же, не пойму, по какой ассоциации, совершенно, казалось бы, не идущий к делу — Дон Кихот. Дон Кихот. Человек, вроде бы, даже юмора лишенный. Который говаривал: "Свобода, друг мой Санчо, одна из немногих вещей на свете, за которую стоит умереть"...
[Какие исторические тенденции выразил Высоцкий?]
Прежде всего — проблема внутренней свободы на фоне тяжелейших обстоятельств, огромных надчеловеческих сил, страшных, уничтожающих человека сил. Он человек свободный. Но не просто свободный... Понимаете, мы привыкли к типу человека свободного, который сражается с врагом, который умирает, который печально, трагически свободен. А тут человек весело, живо свободен. Причем, ясно, что его обстоятельства нелегки. Его веселье связано с преодолением труднейших обстоятельств.
Я думаю, это главнейшая тенденция мира какая? Людей все больше. Значит, если в начале XIX века было в мире 1 миллиард человек, каждый человек мог считать, что он одна миллиардная истории, то сегодня один человек значит в четыре раза меньше, так сказать, по этой статистике одна четырехмиллиардная выходит. А чем мощнее гигантские силы государства, армии, тем большее значение имеет главная ячейка свободы — внутренняя свобода отдельного человека. И вот Высоцкий эту тенденцию, по-моему, прекрасно выразил.
...Но вот проходят годы, десятилетия. Я вынужденно опускаю ряд прекрасных имен, которые хотел, может был, назвать.
Попадаем в период, когда является на свет Владимир Высоцкий. 1938 год. Суровое время. Год отнюдь не легчайший для появления на свет. В эти годы родилось немало интереснейших авторов. Например, на год раньше родились два прекрасных писателя. Один — это Валентин Распутин, 1937 года рождения, другой — Вампилов, которого давно уже нет. В тридцать восьмом году родился, на мой взгляд, один из лучших современных поэтов Олег Чухонцев...
Много говорили о счастье Высоцкого, о том, то он был счастлив. Да! Но кроме счастья — таланта, кроме счастья личного, еще было одно счастье. В каком-то смысле ему повезло, хотя это сложно... Он родился в то время, в которое должен был родиться. Был бы он был старше лет на пятнадцать, предполагалась бы другая судьба. Люди моего поколения, люди еще постарше поймут, что другой был ритм, другой настрой — другие песни. Если б он родился в пятидесятых годах — другая судьба, другая история, другая среда. Он, очевидно, родился в то время, когда он мог максимально выявиться. Мы знаем, правда, замечательных мастеров и верим, конечно, что Высоцкий все равно выявился бы. Но был бы другим, это было бы трудно.
Есть мастера, которые попадают в свой век. И тогда они действуют вместе с веком и, кстати, оставляют много сочинений, следов, копий и т.д. Есть люди. которые идут как бы в стороне от своего века. Они не хуже, не лучше — они другие. Их могут оценить только попозже.
Так же, как, скажем, на Арабском Востоке совершенно никакой ценности не придавали стихотворением Омар Хайама. И даже в энциклопедии XVIII века считали, что математик Хайам и поэт — это два разных человека. И только в XIX веке, благодаря удачным переводам с английского, фигура ожила и сейчас вернулась обратно на свою родину, в края ирано-таджикской письменности.
Или — прекрасна судьба Плутарха. Им зачитывались в древности, им зачитываются в наше время. Он был как-то по душе своим римлянам и грекам. Поэтому они во множестве экземпляров его скопировали. А был суровый, жесткий, ничуть не менее, а, скажем прямо, более талантливый человек — это Тацит. Который говорил неприятные вещи своим современникам. И они его не очень охотно... Усталые современники... Когда общество устало, оно не очень охотно реагирует на такого рода людей. Они его читали куда менее охотно, чем Плутарха или Светония. Поэтому Тацит наполовину не сохранился за две тысячи лет. Чудом сохранился.
Сейчас мы ценим, и сейчас мы отдали б не знаю что за каждую страницу его. Видите, я опустился в века, в тысячелетия. Возвращаюсь снова к нашим дням. Человек родился. Повторяю, время было более, чем тяжелое. Всякие были обстоятельства очень талантливых писателей. Люди, многие всякие завсегдатаи Дома литераторов им.Фадеева в Москве помнят, как в те годы, когда Высоцкому было лет десять, во дворе Союза писателей худой человек [убирал] снег во дворе. Только немногие знали, что это писатель Андрей Платонов, который, получая большие дотации из Литфонда — т.е. израсходовал все возможности, он не печатался практически — он сам себя "нанял". Ему неудобно было получать деньги ни за что, он настоял на том, чтобы считаться на ставке дворника, или полставки, я уж подробностей не знаю.
И многие помнит, как один из поэтов, преуспевающий весьма, толстый, распаренный, в роскошной меховой шубе, вышел, увидел Платонова и сказал: "А, Платонов, здорово!" Платонов на него посмотрел, отставил метлу, снял шапку и сказал: "Здравствуйте, барин!" Сцена, конечно, и смешная, и более, чем печальная.
В эти же годы и и последующие писали многие люди. Кстати, один из них, по-моему, вот по такому сродству не внешнему, но внутреннему, из тех, кому очень нелегко жилось, мне кажется, очень близок Высоцкому.
Ведь вот, наверное, все сидящие в зале слыхали неоднократно, приходилось вступать в спор: определенный тип людей совершает ошибку, которую совершает с древнейших времен, — путает автора с его героями.
Тут Высоцкий удивительным образом разделяет судьбу с человеком, внешне на него совершенно не похожим, — с Михаилом Михайловичем Зощенко. Зощенко был тот человек, о котором рассказывали, что он, значит, мещанин, квартирный хулиган, что он устраивает публичные скандалы и т.д. Зощенко — человек необыкновенной интеллигентности, удивительной тонкости, глубины. Человек, который сумел рассказывать, прошу прощения, о жлобе — изнутри. Не каждому дается этот тяжелейший прием. Думаю, что Высоцкий во многих отношениях, по-своему, в совершенно другой области, делал то же самое.
Зощенко и Высоцкий — это тема. Интересный разговор возможен был бы. Так вот, я снова возвращаюсь — прошу прощения, отвлекся — к году рождения, к возрасту Высоцкого. И к тому времени, к тому, что он "выбрал" время верное. Как хорошо, что он родился в свое время.
Но в связи с этим как не вздохнуть по поводу возраста нашей литературы. Однажды я выступал в Московском университете с совершенно своей темой и пришли записки — "Каких вы молодых авторов любите?" и т.д. Я был несколько смущен, поскольку не мог никак вспомнить молодых авторов, и обратился к аудитории. Я сказал: вот я лично не знаю, но может быть, аудитория знает, поправит меня. Я просил назвать хотя бы одного современного писателя, поэта, драматурга, не обязательно любимого вами, но которого вы признаете значительным. Хотя бы одного значительного писателя сегодня моложе сорока лет. Не знают. Высоцкий — и то 42 года. Те, кого я назвал, — 43, 44... Это отнюдь не есть недостаток этих людей. Если Окуджаве 59 лет, если Арсению Александровичу Тарковскому скоро 80, Самойлову за 60, то это не говорит о каком-то их "постарении". Это замечательные мастера. Речь идет вот о чем — где же люди моложе?
Как-то Капица, академик, прекрасно сказал, мне понравилось: "Говорят: "Молодость — наше будущее". Это чепуха! Молодость должна быть нашим настоящим". Так где же?
Ну, из зала мне тогда — Московского университета — дали, конечно, эффектный ответ: "У нас есть любимые писатели моложе сорока, — написали они мне, — Пушкин, Лермонтов, Есенин!"
Это, конечно, красиво.
Действительно, было время в русской литературе, в XIX веке, когда трудно было найти кого-нибудь старше сорока. Опять же, были и старше, вроде И.А.Крылова, люди замечательные, но все-таки...
Вот время Пушкина, время декабристов. "Время лицейских, ермоловцев, поэтов," — как писал Кюхельбеккер.
Приходится прийти к выводу, что бывают — видимо, такова история — времена очень молодые, даже — детские. Когда рождается большое число активных, прекрасных молодых мастеров.
Большинство любезных нам авторов, которым сегодня уже — увы! — сильно за 40, это люди, которые пришли в литературу в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов. Тогда им было 20 — 25.
Что же будет дальше, если будет так продолжаться? Это значит, через двадцать лет не будет ни одного моложе 60? А дальше уж сказать страшно, что будет... Отчего это происходит?
Полностью ответить нелегко.
Вот идут разговоры, что молодым не дают хода, что их прижимают, не дают печататься... Может, оно и верно отчасти. Но что-то я не слыхал, чтоб Высоцкого так уж сильно печатали при жизни. Или чтобы так уж устраивались, допустим, при его жизни вечера его творчества вроде вот этого. Приходилось весьма трудно. Но человек пробивался.
Могу сказать, что, может быть, не все пробились, но — как было сказано Толстым — "если можете не писать — не пишите!" Были люди, которые не могли не писать, — они писали. Я думаю, дело не в том, что кто-то зажимает... Может, отчасти и в том... Не знаю.
То ли подустали мы? То ли это историческая необходимость, какой-то такой период известного возрастного спада перед новым каким-то движением вперед? Не знаю. В истории были такие примеры.
Поэтому я и сказал, что Высоцкий пришел в свое время. И я иногда думаю, что, может, он нам во многом и мил... Я разумеется, не претендую описать, почему он нам мил. Это все равно, что сказать, почему мил Пушкин, почему мил Чехов... Талант неописуем. Но все же. Одна линия, о которой я пытался говорить, — свободный человек, насыщенный веселой свободой.
А вторая линия — вот его молодость. Может быть, в той степени, в какой нам ее не хватает. Может быть, именно оттого, что мы маленько староваты (староваты могут быть и люди 20 лет. Бывают такие времена, когда пятидесятилетние очень молоды, а бывают времена, когда двадцатилетние очень стары).
Может, оттого, что мы маленько староваты, но все-таки нам это не нравится — мы же не застыли, мы все-таки ищем чистого воздуха — от этого нас так притягивает молодость Высоцкого, его напор, его энергия, которые и нас электризуют, напоминают о том, какими следует быть. Не в буквальном смысле, а как нам вытянуть свой благородный максимум.