— Требовал ли Высоцкий вернуть ему рукописи?
— Ни разу в жизни таких требований я от него не слышал. Периодически, повторяю, я их ему приносил и получал новые. Требовал Валерий Павлович, который в какой-то момент вдруг стал настойчив. Возможно, он уже отождествлял себя с Высоцким, но я всегда делал между ними большое различие.
3 или 4 июля 1980 г. мы с Высоцким неожиданно встретились около Таганки — он пришел поговорить с Любимовым. У меня с собой были какие-то стихи, которые я нес копировать, и, воспользовавшись моментом, решил задать по ним несколько вопросов — например, не мог разобрать строку "Тонет злато и на топорище".
Мы прошли в администраторскую к Валерию Павловичу. Тот побежал ставить чаек, а Высоцкий просмотрел тексты. И говорит: "Вы обработали уже все?" — "Там еще много. Часть обработана, могу отдать," — "Ну давай, а то у меня уже много нового накопилось". Кажется, он взял какие-то черновики у мамы. Я ахнул: "Вы меня режете без ножа! Всю работу начинать по-новому!" — "Не хочешь — не надо," — "Нет, хочу, хочу!"
"Так принеси, — говорит, — я дам," — "Вы знаете, я уезжаю," — "Да я тоже. Валера передаст. Я тебе записку написал".
С тем я и уехал. А приехал уже на похороны.
Оказалось, меня вовсю разыскивают, чтобы получить рукописи.
— Они к тому времени были пересняты?
— В том-то и дело, что нет! А сделать это быстро было невозможно, тем более, что в связи с Олимпиадой всякий контроль ужесточился.
Я был в полной растерянности. Нужно было понять: что делать? Как распорядиться рукописями опального поэта, которые мне поручили? Распорядиться так, чтобы они уцелели. Что с ними сделает Марина Влади — неизвестно. А может, их тормознут на таможне, или здесь отправят в урну... Я не мог действовать опрометчиво — ответственность была слишком велика. Это, может быть, высокие слова, но я пытаюсь передать свои тогдашние ощущения.
Решено было тянуть время, чтобы с одной стороны осознать ситуацию, с другой — не допустить попытку вывоза этих рукописей. Поднять шум — вызвать огонь на себя и обозначить проблему...
Тем временем мы приступили к копированию. Какую-то возможность нашел Андрей, часть дали разным фотографам...
После того, как копии были сделаны, а ситуация немного прояснилась, мы в несколько приемов — когда по своей воле, когда под давлением — передали рукописи родственникам: отцу и Марине Влади. Это было зимой. Шел снег... Неужто я так долго их держал?..
Но как может поучать меня задним числом (что было проделано и на ваших страницах) тот, кто не жил в то время, не знает, каково ждать обыска, хранить "сомнительные" тексты! Вот Л.Томенчук высокомерно пишет: кого он боялся, ЦРУ, что ли? Какое там ЦРУ! У меня один друг вылетел из института за анекдот, другой "пошел" за пленки... Представляете, если бы в то время нашли, например, рукопись "Поднимайте руки, в урны суйте..."?
Мало ли как могли обернуться события. А я боялся за рукописи. Да, Марина как вдова была вправе их забрать когда угодно. Я их тормознул. С Высоцким посоветоваться не мог. Взял на себя ответственность. Возможно, в чем-то я был неправ, но не сожалею.
— Какие рукописи остались у вас?
— Одна страница "Куполов" осталась случайно: оригинал был написан черной пастой, и я принял его за копию. Разобрался только через год. Эта рукопись известна.
Часть листов мы раздали фотографам, и о некоторых из них позабыли до тех пор, пока те сами не перезвонили и не вернули оригиналы и копии.
Сам Высоцкий отдал мне черновик стихотворения к 15-летию Таганки. Эту рукопись я взял, а потом пришел с вопросом: как располагать короткие строфы, рефреном или нет? Он взглянул: "Да брось ты! Это просто так. Это приветствие, оно может быть в любой форме". Протягиваю черновик. "А, ладно! — говорит. — Забирай!"
Другой раз спросил о чем-то: "Надо?" — "Да не нужны эти листы!"
С другой стороны, у Высоцкого в доме остались подготовленные мной тексты, часть из которых он правил. Один из них ("Я прожил целый день в миру...") мне по моему требованию отдали составители "Избранного" на нашей встрече в редакции "Студенческого меридиана".
— Некоторые варианты текстов в книге "Четыре четверти пути", подготовленной при вашем участии, не совпадают с замечаниями, высказанными вам Высоцким.
— Это сделано сознательно. Мы с А.Крыловым тогда разработали и впервые применили теорию "последнего исполнения", "устоявшегося варианта". Андрей это хорошо изложил в комментариях.
— Не могу отнести себя к сторонникам данной теории.
— Во всяком случае, это был большой шаг вперед по сравнению с бессистемной работой над "Нервом", где иногда приводились варианты, которые чаще исполнялись или больше нам нравились. Кроме того, в процессе работы над "Четырьмя четвертями пути" были отработаны и осуществлены принципы расшифровки и сопоставления различных исполнений песен. Это позволило, кроме всего прочего, даже уточнять датировку выступлений в зависимости от того, какие варианты пел Высоцкий. Наконец, для работы над книгой была создана очень крепкая команда, в которую входили А.Крылов, Л.Ушаков, И.Роговой, О.Терентьев, Ю.Тырин и я. Каждый отвечал за свой участок работы.
— По какой причине после оборванных "Эпизодов творческой судьбы В.Высоцкого" в "Студенческом меридиане" вами не было осуществлено практически никаких публикаций?
— В работе с текстами сыграла свою роль ситуация вокруг оригиналов рукописей, когда я оказался как бы вне закона. Если ко мне обращались при подготовке каких-то публикаций, то не напрямую, и факт моего участия в работе не обнародовали. По той же причине значительное количество обнаруженных в более позднее время автографов прошло мимо. К тому же, сейчас меня больше притягивает работа журналистского характера — поиски, расследования...
Публикация "Эпизодов..." была прервана "Студенческим меридианом". А сегодня уже не оправдан монтаж из цитат — лучше давать материалы полностью.
Я подготовил обширную документальную книгу об истории создания и запрета спектакля Ю.Любимова "Владимир Высоцкий". Она давно лежит в издательстве.
Был сделан, но не по моей, опять же, вине не выпущен двухтомник прозы Высоцкого.
В соавторстве с моими коллегами наработан материал для книг по статьям о Высоцком и по рассказам о спектаклях самого Владимира Семеновича. Их судьба тоже неясна.
Тем более нет смысла планировать новые работы.