— Или вот случай. Прихожу к нему часов в двенадцать дня. Выходит совершенно сонный: "А, Эрик... — Так меня звали друзья, ну и Высоцкий тоже. — Да... Знаешь, я посплю чуть... Ты посиди..." — уходит спать. Я сижу. Вижу — на столе рукописи. Тогда он только что вернулся из Средней Азии, была осень 1979 г. Смотрю — черновик "Еще бы не бояться мне полетов". Я переписал, отмечая, где зачеркнуто, что сбоку — тогда уже поумнее был. Выходит Высоцкий: "Ну, чем занимаешься?" — "Вот, текст встретил. Извините, посмотрел, списал," — "Да ладно, брось, это будет совсем не так!" — и рукопись чуть ли не в урну.
— Высоцкий часто пользовался урной?
— При мне он туда ничего не бросал. Но как-то я зашел, и нужно было что-то записать, а не на чем. Достаю листок из корзины для бумаг. Расправил — надо же! — то ли "Белый вальс", то ли другой какой-то черновик.
Или были мы на концерте, кажется, в ЦНИИ Промзданий. Зима. По дороге еще встретился пьяный мужичок, потерял шапку. Мы все мимо прошли, а Высоцкий остановился, поднял, надел на него. И в машине, и позже у Высоцкого в руках был листок бумаги. То он доставал его, что-то писал, то убирал в карман. В конце концов оставил там, и если бы мы не подобрали, не вернули — так бы и потерял: весь ушел в свои мысли. Это был черновик "Я вам, ребята, на мозги не капаю". Он долго над этой вещью работал.
На претензии по поводу обилия текста в предложенном списке я однажды заметил: "Если вы имеете право чем-то пренебрегать, то у меня такого права нет. Все написанное вами имеет значение". Он не соглашался.
— Считал ли Высоцкий, что тексты должны сохраниться в том виде, какой они примут в результате вашей совместной работы? И было ли ему безразлично — останется это на листе или в записи?
— Он проявлял большой интерес к тому, чтобы это было именно на листах. Что, по-моему, вполне естественно для человека, ощущающего себя поэтом.
— Пунктуацию, строфику он поправлял?
— Далеко не всегда. В общем-то, речь Высоцкого настолько богата, что не всегда тексты можно адекватно "означить", передав все тонкости, которые там присутствуют. Ну вот нет таких знаков в русском языке!
А Владимир Семенович, как мне кажется, слову, образу придавал решающее значение, в то время как знаки считал более-менее очевидными. Точно так же его не беспокоило, как будет написано, предположим, слово "корова" — через "о" или через "а". Впрочем, повторяю, он не всегда правил и тексты.
— Это не было связано с тем, что рукописи Высоцкий рассматривал не как стихи, а как тексты песен, которые он будет исполнять?
— Нет. И он нисколько не имел намерения с нашей помощью обогатить свой репертуар за счет "старенького".
Хотя были единичные случаи исполнения в концерте песни, которую он уже десять лет не пел, но с которой мы накануне работали.
И еще. Некоторые песни он на выступлениях исполнял, уступая нашим настойчивым просьбам: "Владимир Семенович, нет у нас этого в записи, и рукописи нет. Спойте, пожалуйста". Специально не пел, а в концерте — бывало. Но мог не спеть, мог заменить — приходил с довольным видом: "А? Есть у вас такое?" — мол, существует и то, чего мы не знаем.
— Давайте вернемся к работе с текстами.
— У нас выработался такой порядок. У Высоцкого в руках мой текст. Он или молча читает, правит его, или высказывает замечания. Произнесенное вслух я по мере возможности строчу во втором экземпляре. После этого свожу воедино и, если больше не имею вопросов, отдаю Высоцкому в виде машинописи. Периодически возвращал обработанные рукописи, получал от него новые.
В принципе, я давал текст в том виде, в каком, считал, он может быть напечатан.
— Высоцкий правил тексты по памяти?
— По памяти, но я давал ему не только "основной" текст, но и варианты. Он их тоже глядел. А иногда и правил — скажем, в тексте "Я прожил целый день в миру..."
Причем, рукописи у Высоцкого не были систематизированы, и иногда работа оказывалась напрасной. В Дубне, а потом на Малой Грузинской мы обсуждали "Мой Гамлет", текст, который я делал по черновикам. Высоцкий читал, удивляясь, вспоминая. Правил, насколько мог припомнить. А уже после его смерти выяснилось, что есть беловик и, кстати, с него он исполнял это стихотворение в 1977 г. в Мексике.
Уже после правки мог прийти радостный такой: "Я тут несколько рукописей нашел — таких, таких..." — а эти тексты уже мной сделаны. Работа рушится. У меня даже как-то вырвалось: "Опять варианты! Когда же это кончится!" И вдруг слышу: "Подожди. Скоро," — совершенно мимоходом, не к тому, чтобы я запомнил. А как не запомнить — был 1980 год.
В курсе моей работы находился Андрей Крылов. Он смотрел тексты Высоцкого, которые мы брали. Кое-что для собственного интереса взял делать сам. Кстати, он успешно разобрался в рукописях "Часов, минут, секунд — нули...", которые я отложил напоследок: они невероятно сложные. Я Высоцкому показал и услышал: "Надо же! А я сам запутался и бросил".