Всеволод Ковтун: Велик ли элемент случайности в вашем знакомстве с Высоцким?
Борис Акимов: Конечно, я не могу ответить: "Это — Судьба!". Но если люди, можно сказать, "варятся в одном котле", то вероятность превращения случайности в реальность повышается многократно.
Я очень любил театр, и мое увлечение было достаточно серьезным: даже писал статьи, рецензии. Одно время собирался поступать на театроведческий. Особенно увлекался немецким театром: Пискатор, Брехт. Само собой — Мейерхольд, ну и далее, естественно, Любимов. Это не могло не привести на Таганку, причем не как в некий "театр протеста" — нет, там было искусство в чистом виде... Пробирался на репетиции, ходил на прогоны. Словом, меня интересовал весь процесс.
Среди наших коллег по увлечению Москва была поделена на "кусты", на так называемые "системы", каждая из которых "охраняла" свой театр. Детские игры, конечно. Но театр любили, постоянно посещали. Что такое "система"? Фанаты театра, которые постоянно бывают там, ездят на выездные спектакли. И если артист говорил: "Мы видим в зале знакомые лица, это наша публика..." и т.д. — той самой "нашей публикой" были именно мы. И с актерами общались.
— В чем состояло общение?
— Мы были вовлечены в одно дело, но пребывали по разные стороны рампы. Актеры часто видели на спектаклях одних и тех же людей, причем, не праздных зевак, а благожелательных зрителей. Завязывались контакты: какие-то вопросы— ответы, замечания, пояснения. А поскольку, к тому же, и зрители, и артисты были приблизительно одного возраста — точнее, одного поколения, — то порой такое общение перерастало в дружеское. Возникали общие компании... ну и так далее.
Но с Высоцким, конечно, такого не было. Он был сам в себе, ни с кем из околотеатральной публики не пребывал на дружеской ноге. Наше "общение" той поры ровным счетом ничего не значило. Например, можно было, находясь в компании друзей, поздороваться с проходящим мимо Высоцким — и он выделит тебя: ответит.
Кроме этого я увлекался авторской песней. Собирал записи, составлял самодельные сборники Окуджавы, Городницкого. Многие таким баловались, кто-то более, кто-то — менее серьезно. Я считал свою деятельность серьезной, но, как выяснилось, это было смешно.
Подспудное желание сделать сборник Высоцкого ощущалось постоянно. Песен накопилось столько, что об этом невозможно было не думать. И вот у нас с моим хорошим приятелем по увлечению Высоцким и Таганкой Олегом Терентьевым возникла идея отпечатать такое "собрание" и подарить Высоцкому в день сорокалетия. Мы, конечно, знали, что официальных публикаций мало, сборников нет, и рассчитывали его порадовать, выразить свое отношение.
С этой идеей, как выяснилось, носились не мы одни. Та же мысль, очевидно, возникла у Валерия Павловича Янкловича, администратора Таганки и Высоцкого. Он связался по этому поводу с Олегом — я сотрудничал с другим администратором. Вообще, эти люди понимают, что с поклонниками лучше поддерживать хорошие отношения... Впрочем, мы о другом.
Янклович изложил свою идею: "Вот надо бы сделать..." — "Да мы и сами делаем!" — "Хорошо, нужно показать Володе. Может, есть какие-то неясности — он их устранит, и мы создадим прекрасную вещь".
— Когда это было?
— В 1977 г. Театральный сезон начался. Но первичная работа затянулась, и к Высоцкому мы пришли уже после его юбилея, перед выступлением в Менделеево. Он нас узнал: "Ба! Да это ж!.."
Высоцкий смотрел сборник. Олег зачем-то включил магнитофон. Теперешние разговоры о том, что "запись организовывали непрофессионалы" — это чушь: каждый знал свое дело. Я сидел тут же и фиксировал в тетради, к чему дан какой комментарий. Эти материалы сохранились.
Но практически к каждому тексту, о которых тогда шла речь, мы потом возвращались, уже поработав с рукописями. А в тот день Высоцкий сказал: "Ребята, все хорошо. Мне нравится, будем работать. У вас многое собрано, но многого нет. И вообще, у меня руки не доходят — как хорошо, что вы занялись. Наконец-то вижу серьезных людей, которые на многое обращают внимание, даже варианты приводят". Это не было сказано в точности так, я передаю общий смысл.
"Сойдемся как-нибудь, я передам вам тексты — работайте".
— Он сказал именно о рукописях? Не предложил напеть неизвестные вам песни?
— Нет, нет, нет. Он был слишком занят. В театре, в кино, постоянно разъезжал. Тем более, в последние годы ему требовалось очень много денег: квартира, машина, международные переговоры, поездки за рубеж, обеспеченная жена... Он строил обширные планы — например, насколько я понял (специального разговора не было), хотел организовать собственную студию.
Кроме того, к магнитофонам Высоцкий относился резко отрицательно. Он их не терпел. Не хотел понимать, что это может помочь в работе — так что и другие наши беседы не записаны.
Как-то раз неожиданно: "Слушайте, ребята, тут такая песня!.." Берет гитару. Подергал, настроил. Начинает петь. Терентьев судорожно пытается включить магнитофон — и Высоцкий тут же: "Стоп! Не надо!" Мог говорить, что песня еще сырая, незавершенная, все, что угодно, — но записывать категорически не давал.
— Судя по записи, в Менделеево кроме Высоцкого и вас с О.Терентьевым присутствуют еще какие-то люди.
— Это сотрудники ДК. И еще — один человек, который был с Высоцким. Владимир Семенович вообще мог иногда неожиданно осчастливить какого-то своего случайного (или неслучайного) знакомого, внезапно вспомнив, что они встречались, предположим, год назад. Звонил, говорил: "Здоро'во! Это я! Как жизнь? У меня тут концерт — хочешь пойти?" Просто желая сделать человеку приятное.