* * *
Сюжеты песен Высоцкого многообразны, и, конечно, мотив дружбы появляется всякий раз в разном контексте, на разном фоне. И всё-таки, нет ли у него постоянных мотивов-спутников? Друг, который оказался недругом, — среди мотивов, чаще всего ассистирующих мотиву дружбы, оркеструющих эту тему. Этот мотив — сброшенной маски — один из самых заметных у Высоцкого: «Все мои товарищи пропали-разбежались — / Вот такие пироги./ Только непричастные да честные остались, / Да одни мои враги». Или: «Не ведаю, за телом ли, поспела ли / Толпа друзей, по грязи семеня. / Но что ж хоры не воют, хороня? / Концы хоронят? Вот ведь что наделали!» В этом последнем примере, хоть негативный смысл ситуации и раскрывается постепенно, накапливаясь от строки к строке, но уже и в самом начале текста сочетание «толпа друзей» (да ещё «по грязи семеня») задаёт вполне определенный оценочный тон.
Эта «толпа друзей» бывает не только лицемерно-скорбящей, но и вполне откровенной: «А внизу говорят — то добра ли, от зла ли, не знаю: / Хорошо, что ушёл, — без него стало дело верней». Туг, впрочем, интересна и важна не столько откровенность (хоть и этот мотив появляется у Высоцкого не однажды — например: «Но кончилось глухое неприятье, / И началась открытая вражда»), а реплика героя. Откровенность наотмашь — «Хорошо, что ушёл» — не рождает в ответ ни вражды, ни озлобления, ни жажды мести. Ни даже вполне естественного в такой ситуации желания просто назвать пещи своими именами. «От добра ли. то зла ли — не знаю...» Дело не в том, что для него неясен нравственный смысл ситуации. а в том, что он отказывается судить, осуждать. Позитивный герой Высоцкого никогда не надевает мантию судьи.
Еще один эпизод этого текста важен для нашей темы, вернее два варианта одного эпизода:
Любопытно, что в этом эпизоде внимание слушающих. читающих всегда привлекала переменная составляющая («те», «не те»). Его обсуждение всякий раз сводилось к вопросу, какой из вариантов — ранний, какой — поздний (и — подразумевалось — знаменовал тем самым окончательную авторскую волю, а с нею — и оценку ситуации, отрицательную в первом случае, положительную во втором).
Мне же кажется, что смысловое ядро эпизода не в переменной, а в постоянной составляющей. «Растащили меня» — вот слова, которые должны определять восприятие всего, что последует. «Растащили меня» — и, в сущности, это уже не очень важные оттенки, — выяснения того, кто: «друзья» ли, недруги. Тут «те» и «не те» сливаются в одно целое, «растащили»-то и те, и другие, а значит, в основе своей они схожи. Вот что важно.
«Растащили меня, но я счастлив...» — мне в этом горьком соседстве слышится отзвук раннего «Я, конечно, вернусь — весь в друзьях...» Что общего? Соединение несоединимого, сочетание несочетаемою, вернее, тою, что несоединимо, несочетаемо в нормальном, естественном мире, но оказывается сочетаемым в той реальности, которую воссоздает поэт.
* * *
Мы неизбежно должны были прийти к разговору о том, как тесно сцеплены в поэзии Высоцкого мотивы дружбы и одиночества. Ощущение дружеской привязанности и к тем, кто рядом, и одновременно чувство и понимание одинокости своей среди них же, близких, самого ближайшего окружения, — так, наверное, можно определить состояние самых разных героев Высоцкого, от тех, кто близок автору, до наиболее ему антипатичных. Здесь как раз важно отметить всеобщность этою состояния для персонажей Высоцкого. Вспомним, например, «ответственного товарища» из стихотворения «Прошла пора вступлений и прелюдий...»: «Да это ж про меня!» — и он прав. «Охота на волков» — это и про него тоже. Про нас про всех...
И тут вернемся к теме, затронутой в самом начале размышлений о мотиве дружбы у Высоцкого, — о его связи с мотивом защищенности, воплощающемся в образе защищенной спины.
(Вот, кстати, еще один содержательный пласт формулы дружбы, ранее не названный. «Друг защищает мне спину» — смысл дружбы воплощается именно в этих образах потому, что окружающая действительность враждебна герою, более того — агрессивна по отношению к нему.)
Он появляется в поэзии Высоцкого, кажется, всего трижды — в песне о неравном воздушном бое, а также в двух балладах — «О времени» и «О борьбе». И много чаще присутствует в текстах мотив незащищенности — незащищенной спины. Мотив, соединённый, более того, накрепко сцепленный причинно-следственными связями с еще одним ключевым у Высоцкого мотивом — нож в спине: «Я не люблю, когда стреляют в спину...» (важная деталь: окончание этой фразы со временем претерпело кардинальные изменения — «Но если надо, выстрелю в упор» сменилось на «Я также против выстрелов в упор», а вот начало было найдено сразу), «Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей!»: «И сзади так удобно нанести / Обиду или рану ножевую»; отблеск этого мотива явствен и в строках: «Ко мне заходят со спины / И делают укол», «Мне дуют в спину, гонят к краю» (кстати, любопытно, что эта строка имеет черновой вариант — «Мне колят в спину...»), «Прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их, сонных».
Пожалуй, самый значительный пример диалога мотивов дружбы и ножа в спину дает поздний текст, из итоговых:
Я когда-то умру, мы когда-то всегда умираем.
Как бы так угадать, чтоб — не сам, чтобы — в спину ножом!
....................................................................................
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?
Мне — чтоб были друзья, да жена чтобы пала на гроб...
Поначалу может показаться, что в первой цитате заявлен мотив ножа в спину, а во второй — мотив дружбы. Но мотив дружбы присутствует в тексте (правда, в скрытом виде) с самого начала. Конечно, к с этой страшной мечте — «чтоб не сам, чтобы в спину ножом» — толкает героя многое: и изнуряющая, бессмысленная беспощадность жизни («Убиенных щадят... / Не скажу. про живых, а покойников мы бережём»), и желание такой гибелью — в борьбе с вывихнутым веком, иными словами, смертью насильственной, неестественной — получить последнее, самое верное подтверждение своей нужности, небесполезности жизни своей и своего дела (ср.: «И нож в него — но счастлив он висеть на острие, / Зарезанный за то, что был опасен!»). Но и — вот оно, сплетение мотивов дружбы и одиночества — горькое и трезвое понимание, что друзей нет, что спина не защищена. Ведь только потому и возможно — «в спину ножом».
Друзья и жена — два лика мечты и надежды. Несвершённость мечты о друзьях подчеркнута не только началом текста, но и его окончанием. В финале их, несбывшихся, нет: «Вдоль обрыва, с кнутом по-над пропастью пазуху яблок / Для тебя я везу: ты меня и из Рая ждала!»
«Я, конечно, вернусь — весь в друзьях...» — неужели не отзывается далеким эхом эта строка в притче о райских яблоках?