То, что Высоцкий не «так» понимает дружбу, ясно всякому, кто знаком с текстом песни, тут, как говорится, нет предмета для спора. Интереснее другое: а как всё — так и поэт понимает дружбу? И ещё: как эта тема воплощается в его поэзии?
Ответ на первый вопрос вполне очевиден. Уже в ранней песне о неравном воздушном бое впервые появляются строки, заключающие в себе формулу дружбы: «Сегодня мой друг защищает мне спину», «Сбей пламя, уйди в облака — я прикрою», «Пусть вечно мой друг защищает мне спину». Ещё один вариант той же формулы — в «Балладе о времени»: «И всегда хорошо, если честь спасена, / Если другом надёжно прикрыта спина».
По этой формуле признаки дружбы — со-действие = совместное действие; готовность прийти на помощь, даже рискуя собой; абсолютная уверенность в друге = его надёжность (говоря бытовым языком, он человек, к которому я не боюсь повернуться спиной, не боюсь получить от него удар в спину: ведь именно это психологическая основа мотива защищенной спины).
Качества, лежащие в основе дружбы, — честность, открытость. И ещё — родственность восприятия мира и отношений с ним. Этот исток дружеских отнесении четко обозначен уже в «формуле дружбы», но предельное выражение он обретает в знаменитом мотиве самоотождествления героя с другом, точнее, их слияния в некое нерасторжимое единство. Оттого и признаётся герой одной из «военных» песен: «Только кажется мне — / Это я не вернулся из боя». Или: «И когда ты без кожи останешься вдруг/ Оттого, что убили его — не тебя», «Значит, как на себя самого, / Положись на него».
Понятие родства (в широком значении) лежит в основе отношений дружбы.
(И не только дружбы, но вообще — естественных человеческих отношений. Как позитивных, так и негативных, — недаром же огромное значение в поэзии Высоцкого приобретает мотив честного, открытого противоборства: «Хорошо, если знаешь, откуда стрела. / Хуже, если по-подлому, из-за угла»; «Прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их сонных»...)
Что подчёркивается у Высоцкого ещё и неоднократным употреблением слова «брат» как несущего сходный, но более широкий, фундаментальный, коренной смысл. Это, кстати. одно из традиционных значений данного слова, которое, например, в Словаре Ожегова трактуется как «друг, товарищ, единомышленник» (с пометкой: «высок.»).
Знаменательно, что появление слова «брат» в тексте всякий раз совпадает с кульминационным моментом высказывания: «Я ничего им не сказал, / Ни на кого не показал! / Скажите всем, кого я знал: / Я им остался братом!»; «Как же так? Я ваш брат...»; из позднего, «Шемякинского» цикла — «Про себя же помни: братом / Вовчик. был Шемяке...»; «Мишка! Милый! Брат мой Мишка!.. Поживём ещё, братишка...» Думаю, что неслучайно ключевым образом одного из главных стихотворений военного цикла оказался образ братских могил.
Авторское понимание дружбы, её значимости в человеческих отношениях настолько ярко выделено в упоминавшихся текстах, что само собой укладывается в памяти слушающего, без каких бы то ни было усилий с его стороны.
Ну а как воплощается мотив дружбы в поэзии Высоцкого? Что и как пишет он о дружбе, что и как говорят о ней её персонажи, его стихи? Это один из тех вопросов, которые сами по себе как-то не возникают в сознании слушателя (читателя), и ответы на которые сами собой — просто при общении со стихами, песнями — тоже, кажется, не складываются. Но вот давний экзотический отзыв Д.Кабалевского, рождавший сначала недоумение, теперь породил этот вопрос и желание пообщаться с текстами, так сказать, со специальным заданием, понять, как обстоят дела с дружбой в поэтическом мире, созданном Высоцким.
* * *
Мотивы дружбы, дружеских отношений встречаются у Высоцкого часто. Одних только текстов, в которых появляется слово «друг» и его производные, насчитывается свыше семидесяти. Но мотивы эти не занимают в большинстве текстов сколько — нибудь заметного положения. Очень редко они оказываются в числе тем и мотивов, формирующих смысловое ядро стихов.
(Перечислим эти тексты: «Здесь вам не равнина ... «, «Если друг оказался вдруг...»? «Замок, временем срыт...», «Средь оплывших свечей...». «Ясли где-то в глухой, неспокойной ночи...», «Нет друга, но смогу ли ...», «Корабли постоят...», «Не ведаю, за телом ли, поспела ли...», «Мой друг уедет в Магадан...», «Ты думаешь, что мне не по годам...», «Мне снятся крысы...», «Открытые двери больниц, жандармерий...», «Как зайдёшь в бистро-столовку...», а также тексты двух «военных» песен — »Почему всё не так?..» и «Их — восемь, нас — двое...». Шестнадцать из bottomчуть более семидесяти — что же совсем не мало! По не будем спешить с выводами. Качество тут важнее, а о нём — о том, как говорится в этих текстах о дружбе, — речь впереди.)
Они остаются вне сюжета, вне событийного ряда, на периферии как смыслового спектра текста, так и слушательского (читательского) внимания. Вог несколько характерных примеров: «Иду с дружком, гляжу — стоят. / Они стояли молча в ряд...», «Но друг и учитель, алкаш в «Бакалее»,/ Сказал, что семиты — простые евреи»; «Я скажу, что с министром финансов дружу...». Тут, собственно, присутствует даже не мотив дружбы, а слабый, еле различимый его след. Может быть, именно поэтому и трудно при контакте с одним-двумя и даже несколькими текстами обнаружить в них проявление каких-то тенденций. Тут нужно побудить значительное число текстов вступить в прямой контакт, в полилог.
Тогда, например, становится. заметно, как часто у Высоцкого слова «друг», «друзья» приобретают негативный контекстуальный смысл («друзья» = «недруги»), а то и прямо противоположный общепринятому («друзья» = «враги»). Самый известный пример — в тексте песни «Корабли»: «Я, конечно, вернусь — весь в друзьях и в делах». «Весь в друзьях» — тон толкованию этого уникального словосочетания задаёт основная параллель, господствующая в тексте, выстраивающая его образную структуру, — герой — корабль, жизненные перипетии — плавание. «Весь в друзьях» в этом случае ассоциируется с ракушками, налипающими к днищу корабля во время плавания. Это — нечто инородное, не-родственное, а лишь таковым кажущееся, — вот, по — моему, смысл данной строки. (Честно говоря, для меня остаётся неразрешимой загадкой, почему до сих пор не обратили внимания на странность этого сочетания — «весь в друзьях»: кажется, оно бросается и в глаза, и в уши).
Тут, конечно, надо сопоставить: «Возвращаются все, кроме лучших друзей...» Оппозиция понятий «друг лучший» (в данном контексте: истинный) и «друг мнимый» кажется мне очевидной.
На иронический смысл сочетания «весь в друзьях» указывает и грамматическое его строение. Одно из значений конструкции «предлог «в» с предложным падежом» — указание на состояние человека. И естественно, что употребляются в такой конструкции существительные неодушевлённые (мы говорим: «он в трансе», «она в тоске»: в данном тексте — «весь в делах», «весь в мечтах»)... Появление же существительного одушевленного — «друзья», — да ещё в прямом сопоставлении с обычными формами, придаёт выражению явственный иронический оттенок.
Выразительный пример употребления слова «друзья» в смысле «враги» даёт стихотворение «Отпустите мне грехи мои тяжкие»: «Отпустите мою глотку, друзья мои, — / Ей ещё и выпить водку, и песни спеть свои». Из того, же текста: «Не хлещите вы по горлу, друзья мои!», «Други!.. / Вы, как псы — кабана, загоняете». В этом последнем случае в облике «другов» как бы сливаются два ключевых у Высоцкого образа охоты — «загонщики» и «псы» (ср. «раздельное»: «Кричат загонщики и лают псы до рвоты»),— и тем отрицательная оценка «другов» как бы удваивается.
Обращение смысла слов «друг», «друзья» па противоположный чаще совершается у Высоцкого внутри текста. И тогда оно более заметно: «Да ты смеешься, друг, да ты смеешься!.. / А то нарвешься, друг, гляди, нарвешься!.. / А ну ни слова, друг, гляди, ни слова!.. / И, хочешь, друг, не хочешь, друг, — / Плати по счёту, друг, плати по счёту!» Тут само навязчивое повторение слова «друг» указывает на его нетрадиционный, в данном случае обратный, смысл.
Такое обращение смысла происходит иногда и в междутекстовом пространстве. Вот эпизод из песенки о посещении музы: «С соседями я допил и с друзьями / Для музы предназначенный коньяк». Его первая строка имеет вариант: «С соседями я допил, сволочами...» Кстати, подобный вариант имеет и вышецитированная песня «Твердил он нам...»: «А ну ни слова, гад, гляди, ни слова!..» В обоих случаях неважно, чем было обусловлено появление каждою из вариантов. Важна принципиальная возможность подобной замены, подстановки («друг» — «гад», «друзья» — «сволочи»), а значит, и сочетания смысла.
Мы часто обнаруживаем у Высоцкого такие ситуации: то ли недруг облачается в одежды друга. То ли оказывается, что друг на самом деле — враг. Или не-друг. А то и всего только и не друг, и не враг, а так... Неясно кто. В поэтическом мире Высоцкого граница между нравственным позитивом и негативом проходит, кажется, по этой линии — неясною, невнятного, двусмысленного. Когда одно и то же место стремятся занять взаимоисключающие, несочетающиеся смыслы.
Характерно, например, что в позднем программном стихотворении длинный перечень воображаемых, приснившихся грехов — »лгал... предавал... льстил... трусил... лебезил...» — начинается именую с этого: «Дурацкий сон, как кистенём, / избил нещадно. / Невнятно выглядел я в нём / И неприглядно». Неясность мучит-преследует героя и по пробуждении: «И сои повис на потолке / И распластался. / Сон в руку ли? И вот в руке / Вопрос остался. / Я вымыл руки — он в спине / Холодной дрожью: Что было правдою во сне, / Что было ложью?»
Недруг, кажущийся другом. Друг, оказавшийся врагом.
Перевёрнутый мир.