Что касается соотнесения со второй частью нашего определения, то известно (и отмечено в литературе) заметное количество случаев фольклорного бытования песен Высоцкого. Это, с учетом их обозначенных выше особенностей, дает все основания причислить такие песни к блатным. (Опубликованы и "протесты": скажем, бард В.Туриянский утверждает: "Я-то блатных знал достаточно, и никогда они не пели и не будут петь Высоцкого. Песня про несчастного сына прокурора — вот их уровень". Однако такие заявления опровергаются, в частности, наличием — в том числе и в нашем непосредственном распоряжении — рукописных песенников, включающих песни В.Высоцкого и при этом составленных в местах лишения свободы.
Важно отметить, что далеко не все тематически родственные БП песни Высоцкого обрели фольклорное бытование. Так, не произошло фольклоризации "Побега на рывок", в отличие от чрезвычайно близкой по сюжету песни "ЗК Васильев и Петров-ЗК".
"Всерьез, — замечают в упоминавшейся работе А.Скобелев и С.Шаулов, — назвать Высоцкого автором блатных песен совершенно нелепо, поскольку авторская песня принципиально отлична от любой разновидности песни фольклорной, в том числе и блатной".
Не согласиться с этим нельзя, хотя стоило бы сделать существенное дополнение: Высоцкий — автор песен, ставших блатными (то есть автор исходных текстов ряда БП). Между прочим, очевидно, что исходный вариант любой фольклорной песни является авторским. Подобные примеры приведены, в частности, в статье В.Гусева "Песни, романсы, баллады русских поэтов": "Широко известная песня "Вдоль по улице метелица метет..." восходит к двум двустишиям стихотворения Д.Глебова "Скучно, матушка, мне сердцем жить одной..."... песня "Тройка мчится, тройка скачет..." воспользовалась... строфой стихотворения Вяземского "Еще тройка" и т.д.".
Точно так же основой для некоторых блатных песен послужили известные романсы (напр., "Затворница" Я.Полонского — для БП "На Арсенальной улице...", романс "Не говорите мне о нем" — БП "Вчера я был перед судом...").
В.Крупин в статье "На что уходит сила словотворчества?" пишет: "Тетради современных колонистов... содержат в себе не только... "Мурку"... Теперь там такие, например: "Нам вчера прислали из Угро дурную весть, нам вчера сказали, что Алеха вышел весь...". Последняя цитата представляет собой неточно воспроизведенные строки Высоцкого. Подобные изменения вполне закономерны для фольклора. Обратим, однако, внимание на интересный момент: расходящиеся с традиционной трактовкой основных образов тексты блатных песен имеют тенденцию от исполнения к исполнению приближаться к канону. Скажем, зафиксирован такой вариант песни "Я пишу тебе, голубоглазая...": "...Но чему-то глупо улыбается Старый ярославский прокурор. И защита также улыбается, Даже улыбается конвой. Слышу — приговор наш отменяется, Заменяют мне расстрел тюрьмой". Однако более распространены другие, например: "...И чему-то хитро улыбается Незнакомый толстый прокурор. Прокурор потребовал расстрела..." (кстати, такой вариант данных строк зафиксирован и на фонограмме исполнения этой песни Высоцким). Бытующие в блатном фольклоре тексты Высоцкого также "уточняются" — к примеру, в песне "О нашей встрече что там говорить! Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий..." вторая строка приобрела вид: "Я ждал ее, как ночи перед бегством", а вместо авторского варианта "Не ври, не пей..." звучит: "Не время петь...".
Соответствие некоторых ранних песен Высоцкого канонам блатного фольклора может являться как одной из причин перехода части из них в фольклор, так и следствием удачной авторской стилизации.
Иной раз это удачно найденная форма решения глубоких художественных задач ("Так оно и есть..."). В другом случае — откровенная пародия ("У тебя глаза — как нож") или своего рода игра, предполагающая знание слушателем блатного фольклора либо каких-то конкретных песен (скажем, начальные строки текста Высоцкого "Я не пил, не воровал Ни штанов, ни денег, Ни по старой я не знал, Ни по новой фене..." отсылают нас к фольклорному "Я не крал, не воровал, Я любил свободу..."). Стихотворение "Давно я понял: жить мы не смогли бы..." (написанное в форме письма осужденного бывшей своей жене) знакомым с БП читателем может быть воспринят как вариант блатного текста "Письмо матери (любимой)" ("Ты пишешь мне, что ты по горло занят, А лагерь выглядит суровым и глухим. А ведь у нас на родине в Рязани Вишневый сад расцвел, как белый дым"), восходящее в свою очередь к стихотворениям С.Есенина и таким образом выступающее здесь в качестве "песни-посредника" (используем термин Д.Глебова).
Надо сказать, что сами блатные песни постоянно переплетаются, цитируют друг друга и кажутся порой одной бесконечной песней. Периодические заимствования из блатного фольклора в ранних ("блатных") песнях Высоцкого выглядят на этом фоне вполне органично. Так, например, строки песни "ЗК Васильев и Петров-ЗК" — "И вот по тундре мы, как сиротиночки, Не по дороге все, а по тропиночке" вызывают в памяти знаменитую "По тундре, по железной дороге..." Здесь уместно упомянуть сохранившуюся фонограмму исполнения Высоцким своеобразного попурри, в котором, помимо строк последней, звучат строки романса "Журавли".
Вместе с тем и жанрово далекие от блатной песни произведения Высоцкого порой заставляют вспомнить БП. "Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах, Я видел всякое, но тут я онемел," — пишет Высоцкий в набросках к "Лукоморью". Сравните с фольклорными строчками: "Строил трассу, строил дамбу и канал, Но такой красивой трассы не видал". В черновике песни Высоцкого "Про двух громилов, братьев Прова и Николая": "Мы живем в большом селе Большие Вилы, Нас два брата, два громилы. Я ошибочно срубил дубову рощу, Брату это даже проще". В блатном фольклоре: "Нас со Пскова два громилы, Один я, другой Гаврила". "Баллада о детстве": "...Когда срока огромные Брели в этапы длинные... По Указу от тридцать восьмого..." вызывает в памяти фольклорное: "Этап на Север — срока огромные, Кого ни спросишь — у всех Указ"...
Можно утверждать, что блатная песня была освоена Высоцким наряду с классической литературой как неотъемлемая часть культурного контекста. Так же, как воровской закон и лагерный быт стали неотъемлемой частью жизни советского и постсоветского общества.