В Школу-студию МХАТ меня пригласил ректор Вениамин Захарович Радомысленский в 1956 г. Я значился лаборантом кафедры актерского мастерства, но на самом деле выполнял совершенно другие обязанности. Поначалу это была организация набора студентов...
Кстати, помню, что Володя поступал честно, безо всяких протекций. Он был ничейный. Поступал хорошо, никаких проблем не возникало. Наверное, можно даже найти, что он показывал: консультационные листки, где студент сам пишет, что будет читать. А отпечатанные программки экзаменов пропали.
Года через два-три я начал преподавать на первом курсе "Основы советского театра", 36-часовой курс, который формально числился за ректором. В его рамках надо было объяснить студентам "величие" постановлений "О журналах "Звезда" и "Ленинград", "Об опере Мурадели "Великая дружба", рассказать о "пошлости" Ахматовой и Зощенко, о "сумбуре вместо музыки", о "космополитах"... В общем, весь "джентельменский набор". Потом они сдавали зачеты.
Затем в мои обязанности вошел подбор репертуара для студентов. Предлагал педагогу два-три отрывка для каждого на выбор. Хотя педагоги в основном предпочитали из курса в курс брать то, что они либо сами когда-то играли, либо уже делали.
Володин курс вели четверо педагогов. Павел Владимирович Массальский, руководитель курса, обожал его. И я считаю, что беда Володи в дальнейшем была во многом связана с обожанием Массальского. Кроме того, на других курсах было очень строго насчет выпить, а на этом — очень просто. Правда, Павел Владимирович в то время уже болел и говорил мне, что после шести часов нельзя пить даже чай, только стакан кефира. Но из-за того, что он выпивал когда-то, был снисходителен к этому. И, конечно, студенты тоже грешили.
Второй педагог — Александр Михайлович Комиссаров, которого тоже уже нет. Массальский бывал на занятиях один-два раза в неделю, Комиссаров чаще, но тоже не всегда. Все занятия фактически вел Ваня Тарханов, а отчасти — Софья Станиславовна Пилявская. Ваня больше всего баловал Володю.
Учился Высоцкий хорошо. Был, что называется, хорошист. Не считался лидером, надеждой, гордостью курса. Но и не причинял особых неприятностей.
Не помню случая, чтобы он пересдавал общеобразовательные дисциплины. Шел ровно. Не случалось такого, чтобы Высоцкий завалил экзамен, чтобы он приходил просить: разрешите, я сдам весной или осенью. Академических срывов не было никогда.
К профессиональным дисциплинам Володя относился свято. К сценической речи, с которой у него бывали нелады, к актерскому мастерству.
Помню его на репетиции, которую вел Ваня Тарханов то ли во 2-м семестре II курса, то ли в 1-м семестре III-го. Меня потрясло, с какой серьезностью Володя относился к репетиции. На нем была белоснежная чистая сорочка и красный пуловер. Я помню это как теперь, хотя прошло 30 с лишним лет. Не могу вспомнить его партнершу, но это можно выяснить. Он произвел на меня чрезвычайно сильное впечатление.
А по линии поведения срывы имели место. Но Павел Владимирович все так "замазывал", что ничего не оставалось. Не только по отношению к Володе — к любому своему студенту. Он этим славился. С ним надо бы ссориться, но мы все очень его любили — Павел Владимирович был человеком несказанной доброты, редкостного благородства. И Володя, и другие бывали у него дома на Котельнической.
Гитара у Высоцкого появилась примерно на III курсе. Первым мне об этом рассказал покойный Белкин Александр Абрамович, преподаватель русской литературы. И он мне сообщил, что Володя — поэт. Я удивился: "Кто?" — "Вот он. Настоящий поэт. Вы просто не знаете этого". Но я тогда не отнесся к его словам серьезно, хотя и запомнил их.
Дело в том, что в общежитии было неспокойно, и Вениамин Захарович постановил, что в субботу-воскресенье педагоги по очереди там дежурят. Белкин как раз попал на дежурство, когда Володя с ребятами устраивали вечеринку. Там были московские ребята, которые пропадали на Трифоновке, потому что в общежитии проще выпить-закусить. Туда и Сева Абдулов бегал до того, как стал студентом. Я думаю, что они подружились, когда Володя был на III курсе. А дружили они необычайно. Володя Севу обожал, несмотря на то, что был старше минимум на четыре года.
Так вот — Белкин. Он читал классическую русскую литературу начиная с XVIII века. Читал очень увлекательно, я сам ходил на его лекции — было интересно послушать. Ребята ему очень доверяли и не любили — обожали! (Так они обожали и Андрея Донатовича Синявского, которого потом посадили). Боюсь сказать, какие стихи и песни он имел в виду, говоря о Володе как о поэте. Но если бы мне сказал об этом Массальский, Тарханов или Витя Монюков, я бы не отнесся к их оценке с таким доверием...
С какого-то момента в мои обязанности вошло заниматься распределением выпускников. В ту пору почти нигде, кроме Москвы, не было театральных ВУЗов, поэтому театры начинали слать гонцов еще в декабре-январе. "Право первой ночи" было испокон века у Художественного театра. Те, кто шли туда, оформлялись еще на третьем курсе через Первый отдел: Художественный был режимным, и находился на особом положении. У Юры Пузырева, например, отец оказался "врагом народа" (позже его, конечно, реабилитировали) — и Юру немедленно выкинули: как сын врага народа может работать в Художественном театре?..
Несмотря на то, что Володя учился нормально, устроить его в театр было непросто: трудные внешние данные — тяжелый прикус, тяжелая челюсть, небольшой рост.
Встречал я Володю и после окончания им Школы-студии. Как-то был в Москве кинофестиваль, по-моему, чуть ли не первый. Марис Лиепа впервые танцевал "Дон-Кихота" в Большом театре, и Рита Жигунова, его жена, пригласила меня на этот спектакль. И Высоцкого с Мариной Влади она пригласила тоже. В Большом театре Володя с гордостью познакомил нас. Это было 6-7 июня или июля.
Уже прошел фильм "Колдунья", поэтому я знал, кто такая Марина Влади. Кстати, мы все сидели в первом ряду амфитеатра. Причем, заплатил за всех Марис. И после спектакля они с Ритой пригласили нас к себе, но я должен был ехать на день рожденья к Лесю Танюку...
После этого я видел Володю с Мариной только однажды, в ресторане ВТО, уже сравнительно незадолго до его смерти. Они зашли пообедать в перерыв, в половине пятого, и ресторан был закрыт. Она пришла с двумя сыновьями, один высокий мальчик, другой поменьше. Стояла теплая погода. Все были в светло-синих джинсовых костюмах, только Марина не в брюках, а в платье. А Володя — в коричневой замшевой куртке.
Его обожали работники ресторана. Но в этот день стоял новый швейцар, который не хотел пропускать. Ну, конечно, я уговорил, их пустили...