М.Мессарош: Когда в 1976 году Высоцкий приехал в Будапешт с Театром на Таганке, он позвонил мне. Сказал, что очень просит, по возможности, заезжать на машине за ним в отель, чтобы ему не ехать автобусом со своими коллегами. И попросил разрешения заходить ко мне после спектаклей попить чаю. Ну что ж, пожалуйста... Я только потом поняла, что когда он не пил, он совсем не мог спать. И не хотел оставаться в номере, потому что у него клаустрофобия.
Надо сказать, что я ни разу не видела его пьяным. В Венгрии он не пил абсолютно. Если на столе была водка, то подносил рюмку к носу и нюхал.
В течение этих двух недель от меня потребовалось немало терпения. Он приходил часов в 11, 11-30 и без конца говорил, пил чай и курил папиросы.
Таганка в Будапеште имела большой успех. Они выступали в Театре оперетты, это очень большой зал. Я тогда посмотрела «Гамлета». Главное — мне понравилась сценография, занавес. До сих пор помню, что это было потрясающе, занавес ходил, он убивал людей... Актеры произвели меньшее впечатление.
Позднее, кажется, в 1977 году, мы были с делегацией в Тбилиси. Наши режиссеры не видели Таганку и пошли посмотреть. И мне больше понравилось здесь, с этой публикой. Володя, конечно, играл очень хорошо. Я не искусствовед, и не могу судить, какой он был Гамлет. Пожалуй, очень оригинальный и очень сильный.
Хотя не думаю, что он был великим актером. Я с интересом смотрела на гастролях «10 дней, которые потрясли мир», а других его работ в театре не видела.
Я.Новицкий: Мне кажется, у него был комплекс актерства — что он не великий актер. Он был очень умный, интеллигентный человек, понимающий, что он хороший поэт, великий шансонье. И знающий, что он не великий актер.
М.Мессарош: У меня не осталось впечатления, что он проявлял интерес к венгерскому искусству. Во всяком случае, в театр не ходил. Конечно, у нас очень странный язык, и трудно интересоваться.
Помню, мы гуляли по городу, он посмотрел берег Дуная...
Еще в тот приезд с театром я организовала, чтобы его сняло телевидение. Мы просили цветную пленку, но выделили только черно-белую. Снимал какой-то молодой оператор, я с ним никогда не работала — ни до этого, ни после. Дело было в парке. Там стоял дом, мы сами придумали, как снимать песню о подводной лодке. Две песни из фильма выбросили — теперь пытаются найти...
Позже я сама неожиданно сняла его в своем фильме «Их двое». Мы уже давно вели съемки (одну из ролей играла Марина), а Высоцкий в это время делал пластинку в Париже. Каждый день они говорили по телефону, как-то нервно. Он сказал, что приедет. Не приехал. Потом опять. Потом мы встречали его в аэропорту, а самолету не дали посадку и он полетел до Белграда. Из Белграда Володя приехал поездом. Марина попросила, чтобы я поехала с ней его встречать. Он стоял на перроне и разговаривал с очень красивой молодой женщиной-негритянкой... Чтобы они с Мариной помирились, пришлось придумать для них совместный эпизод (Высоцкий не должен был сниматься). В сценарии нашелся такой момент: героиня одна выходит на улицу, и кто-то проходит мимо. А для того, чтобы они встретились на съемках, я придумала так: он идет, она идет, они встречаются, они целуются, она уходит, он смотрит вслед. Этого не было прописано, мы все сочинили по ходу съемок. Сцена снималась на русском языке. И вся одежда на Высоцком в этом эпизоде — собственная.
Я хорошо запомнила один вечер, когда в Будапешт приехал Ян, и был Володя, и была Марина...
Я.Новицкий: Это улица Роже Ферени, 71. Там бывали многие кинематографисты. Можно сказать, что там началось хорошее венгерское кино.
М.Мессарош: Ужинали вчетвером. Мы трое пили, Володя не пил. И пока мы с Мариной разговаривали, пел Яну песни, превратив его на всю ночь в зрителя. Громко пел.
Я.Новицкий: Я впервые видел, как Володя поет. И не мог этого выдержать. Такая экспрессия, в этой квартире... Это было смешно, я не мог смотреть на человека, который всего себя отдает.
М.Мессарош: Володя пел одному человеку, как будто выступал перед большим залом. А Янко — я видела — не может не смеяться. Хотя Володя пел серьезные песни.
Еще помню ужин в Париже, в такой же компании. И тоже не пил только Володя. Янек очень любит покушать, и в связи с этим произошла такая сцена. Марина развела огонь в камине и хотела поджарить там большой кусок мяса. Это было очень забавно. Они с Володей все время спорили, и Янек сказал: «О, в этом доме висит гроза, давай уйдем. И еще такой плохой ужин!» Володька начал ему петь какие-то песни, а Ян хотел завести интеллектуальный разговор и сказал...
Я.Новицкий: Говорили о том, что будем играть «Идиота». Мы играли его с Ежи Радзиловичем (он — Мышкина, я — Рогожина). И обсуждали с Володей, как это можно сделать с ним: он играл бы по-русски, я — по-польски. Но так и не договорились, потому что оба хотели играть Рогожина. Володя в тот период готовил «Преступление и наказание».
М.Мессарош: И тогда Ян высказался в том духе, что Достоевский очень не любил поляков и всегда об этом писал. Вообще, русские и поляки — это всегда какой-то конфликт... В ответ Володя сказал вдруг очень серьезно, такое белое лицо было: «Ты не обижай мой русский народ». А Янек: «Что? Я буду с тобой (Высоцкий — польская фамилия, и Володя отчасти поляк) твой русский народ бить... Марта, идем скорей отсюда!»
Я.Новицкий: Я никогда его не видел пьяным, но по этому случаю могу себе представить.
М.Мессарош: И еще раз (но в другой год) мы встретились в Париже. Яна уже не было. Володя приехал, и мы пошли к Одиль Версуа, сестре Марины. Она жила в Париже во дворце, так как являлась супругой какого-то маркиза. Там было чудесно, там такие гобелены... А Володя, очень злой, вышагивал под этими гобеленами и говорил: «Идем отсюда!» Очень был нервный, очень, хотел уйти. Мы отправились в театр, а он исчез. И нашли мы его на Монпарнасе, в бистро с приятелем — русским художником. Марина очень разгневалась. Потом она рассказала, что в эту ночь они бистро подожгли. Это было после «Их двое».
Много лет спустя Ян наводил у себя порядок и нашел фотографии Высоцкого. Сейчас уже не вспомнить, в Будапеште или в Париже они были подписаны — на каждой стороне он написал какие-то стихи...
