В разные годы мне приходилось встречаться с Высоцким, даже кратко беседовать. Как, впрочем, и многим: он был довольно общительным человеком до определенного периода. Это происходило как раз то время, когда Высоцкий являлся для меня безусловным кумиром.
Песни бардов я впервые услышал во время службы в армии, и был потрясен, открыв для себя новый мир. Речь идет о песнях не только Высоцкого, но и Визбора, и других авторов — некоторых не знаю до сих пор.
Чуть ли не к каждому человеку, с которым меня сталкивала судьба, я обращался с вопросом: знаете Высоцкого?
Так было и позже, во время моей учебы в МИСИ, и затем, когда в 1966 году удалось поступить на факультет журналистики МГУ.
Мы видели кумиров практически во всех знаменитых тогда молодых поэтах. Все они прошли через Университет, через Политехнический музей. В середине шестидесятых прочих затмил Евтушенко. Мой приятель работал в Центральном доме литераторов, и благодаря ему я посещал все без исключения поэтические вечера. Ничего интереснее не было.
Евтушенко в тот период смотрелся очень занятым, сильно американизированным. Это, как я сейчас понимаю, выглядело карикатурно (сегодня можно даже употребить слово «клоунада»), но тогда производило сильное впечатление. Например, сидит на сцене как бы литературное Политбюро, и вдруг находящийся среди этих людей Евтушенко в каких-нибудь мокасинах, в красных носках — немыслимый по тем временам жест — закидывает на стол ноги. Эдакий вызов. Такое он любил и умел делать.
Евтушенко, конечно, фарисей. Помню, была возможность где-нибудь в зале остановить его и запросто о чем-нибудь спросить. И вот я обратился с вопросом:
— Как вы относитесь к творчеству поэта Высоцкого?
Он ответил:
— Я такого поэта не знаю!
В общем, многие из тех, кто сейчас претендует на дружбу с Высоцким, на самом деле друзьями вовсе не являлись. Они пытались делать вид, что его нету — это выглядело очень смешно на фоне растущей популярности Высоцкого.
Думаю, что и Евтушенко ответил так не без умысла, тем более, что ревниво относился к чужой славе. И все-таки, когда мы разговорились, он сказал, что знает некоторые песни и одна из них ему нравится: «На нейтральной полосе цветы...»
Кстати, у большинства тех поэтов сейчас довольно жалкая судьба. Время как бы их наказало.
А Высоцкий уже в ту пору был легендой. Люди шли в театр, чтобы посмотреть на него «живьем». И различные проявления всеобщего интереса как бы возмещали ему отсутствие официального признания.
К нему влекло: разговаривать, видеть. Подражать в манере и в голосе — я слыл удачным копировщиком его песен. Этими песнями я как бы дышал — они, можно сказать, являлись атмосферой.
Нашлись общие знакомые, ребята из МГИМО, которые представили меня ему. Несколько раз довелось быть в одной компании с ним и другими артистами. Часто ходил в театр, разными путями доставая билеты. Помню, во время моей учебы в МГУ артисты нам в числе преданных поклонников доставали билеты в первый-второй ряд. Самые лучшие, но со штампом «Неудобные места» — и потому дешевые, по 30 копеек. (Позже, с 1975 года я стал работать на телевидении, и тогда появилась возможность получать билеты непосредственно у директора театра Н.Дупака).
Когда вышел фильм «Служили два товарища», я раздобыл фотографию Высоцкого из рекламного фотомонтажа, выпущенного Бюро пропаганды советского киноискусства. Такие монтажи выпускались к каждому фильму, но портреты Высоцкого встречались редко даже в рекламе картин, где он играл. Тем не менее, удалось найти удачный кадр, где он с усами, в гриме. Подошел к Высоцкому у служебного выхода из театра. Тот стоял расстроенный (у него был тяжелый период во взаимоотношениях с Любимовым, в театре он работал по трудоворму соглашению). Я обратился просто как почитатель, зная, что такому человеку имеет смысл всякий раз представляться заново, понимая, какая масса поклонников проходит перед его глазами.
Достал снимок и попросил подписать, это ему понравилось. Он долго пытался по моей просьбе сделать надпись на глянцевой стороне. Наконец я заявил:
— Ну ладно, на обороте.
Высоцкий поставил автограф, написав: «Николай! Будь здоров!»...
Как-то раз мы встретились с ним у театра, сели в одно такси до площади Восстания. Я попросил разрешения сообщить водителю, кого он везет, но Высоцкий возразил: «Не надо». Доро́гой говорили о песнях. Я назвал Высоцкого поэтом и увидел, как это ему понравилось. Сказал, что не очень люблю его песни о науке («Тау Кита» и прочие, они звучали, наверное, с конца 50-х). Выходя из машины, намеревался заплатить, но Высоцкий опередил меня, протянув шоферу металлический рубль.
В то время я безрезультатно ухлестывал за очень красивой девушкой, жившей на Таганке. Пел ей песни Высоцкого, хвалился, что с ним знаком. И однажды, когда у нас произошла очередная размолвка, решил Высоцкого привести к ней. Подошел к нему и объяснил ситуацию.
— Хорошо, пойдем, — согласился он.
Мы заявились поздно, но я, сознавая значимость момента, настойчиво звонил в дверь. Девушка открыла.
— Знакомься! — говорю. — Вот Владимир Высоцкий!
Его тогда мало кто знал, мало кто представлял себе, что он невысокого роста, а тут еще — крупной вязки свитер на голое тело, кожаная куртка... Моя знакомая хлопнула дверью, совершенно не поверив этим словам. Тем более, что мой склад характера в ту пору исчерпывался строкой Высоцкого: «Врун, болтун и хохотун».
Мы ушли. Потом она говорила, что никогда бы не подумала, что Высоцкий внешне именно таков. Конечно, его голос заставлял вообразить мощное телосложение...
Какое-то время спустя я собирался перейти в МГИМО. Когда туда зашел, все говорили о состоявшемся незадолго до этого выступлении Высоцкого. Интерес бушевал сверхъестественный, студенты ломали мебель, снесли входную дверь. Ректором там был Мирошниченко, опытный дипломат, в прошлом посол СССР в Канаде. Когда ему доложили об этих ЧП, и стало известно, что в институте состоялся концерт Высоцкого, разразился большой скандал... (24 ноября 1978 г., выступая в Московском университете, Высоцкий на обоих выступлениях в этот день упомянул о таком случае как произошедшем на Химфаке МГУ. — Ред.)
А фотографию Высоцкого я сделал просто по случаю. Снимался фильм «Место встречи изменить нельзя». Я заглянул в павильон. Артистов я снимал регулярно для «Правды», «Известий», «Комсомолки»... Специально Высоцкого не выискивал, но тут выдался удобный момент, хорошо был поставлен свет. Сделал один кадр и быстро удалился. Таково правило, признак репортерского профессионализма: быть неназойливым, делая свое дело, не мешать работать другим. Поэтому не успел даже разглядеть, какая снималась сцена...
Вообще-то, я впервые исповедуюсь на тему Высоцкого. И хотя он сыграл очень заметную роль в моей жизни, все сказанное — не более, чем взгляд со стороны.
