Трудно сказать, где мы познакомились с Володей. Виделись в разных компаниях. К кругу Кочаряна я не был близок, в доме его не бывал, но дружил с Окуневскими, жившими по соседству, — Татьяной Окуневской, знаменитой актрисой, звездой довоенного кино, и ее дочерью Ингой.
В 58-59 г. мы учились, очень живо общались, всюду бывали. Володя в это время выступал в каких-то эстрадных капустниках в ВТО, в Щукинском училище, хотя сам учился в Школе-студии МХАТ.
Возможно, впервые мы встретились у Марлена Хуциева на Подсосенском, 7. Марлен только начинал как режиссер, но был вполне легендарной личностью. Нам было интересно собраться у него, просто поболтать. Он жил в небольшой полутемной квартире, но она казалась нам огромной. Ставили бутылку водки, большую миску картошки. Появлялись Тарковский и Шукшин, проходившие у Хуциева практику (а Шукшин еще и снимался у него в картине «Два Федора»), Гена Шпаликов... Среди других бывал и Володя.
Он был живой, контактный. Никакой особой гениальности в нем, естественно, еще не просматривалось, но прекрасно пел: песни уже были. Заходил с гитарой, мы сидели, говорили, потом он немного пел, затем опять шли разговоры. В нашей компании все были распираемы идеями.
Помню, я приходил с какими-то своими проектами, и никогда не мог рассказать их Хуциеву — наоборот, он делился своими замыслами, накопившимися с момента предыдущей встречи.
Володя появлялся там довольно регулярно, но не исключено, что мы все-таки познакомились у Дунского и Фрида. Володя очень их любил, тем более — они долго сидели. Попали в лагеря ни за что ни про что, когда были студентами ВГИКа, и отстолбили полный срок вместе с Алексеем Яковлевичем Каплером. Ребята тоже чрезвычайно симпатизировали Володе. Он заходил в их хлебосольную квартиру на улице Черняховского, бывал там и я.
Но, конечно, это очень тяжелая задача — установить все точки общения Высоцкого: он был очень подвижный, мобильный парень. Его все любили, и он был всегда доброжелателен. В нем бурлила совершенно фантастическая энергия, просто немыслимая — особенно в молодости. Казалось, он никогда не спал.
Когда я в 1961 году женился, стали собираться и у нас. Сначала на улице Правды, где мы жили в крошечной комнате — 14 метров, — которая, правда, вмещала множество народу. А году в 1963-64 мы перебрались в сорокаметровую трехкомнатную квартиру на Удальцова, 16, которая показалась тогда огромной.
Володя стал частенько бывать у нас, когда женился на Марине, даже — с начала ухаживания. Этот период, правда, длился недолго. Володя заходил, Марина с моей женой Лилей подружились. Кроме того, Лиля хорошо готовит, и у нас всегда можно было поздно вечером подкормиться. Нас, конечно, это никогда не тревожило. Просто мы знали: после спектакля обязательно заедет Володя по пути к маме в Черемушки, где он жил в то время.
Два события я запомнил очень хорошо, потому что они сделали Володины посещения регулярными. Первое — появление у него автомобиля (1971 г. — Л.С.). Позже машины для него сюда перегоняла Марина. Она всегда ехала через Польшу. Там у них был друг — Даниэль Ольбрыхский, — и они пользовались любой возможностью, чтобы заехать к нему.
А второе — то обстоятельство, что почти первый дом, куда Володя привел Марину, был наш дом. И в декабре 1970-го, расписавшись, они пришли к нам прямо из ЗАГСа. Это лучше помнит Сева Абдулов, он их привез.
Зураб Церетели действительно устроил им свадебное путешествие. Очень короткое — четыре-пять дней. Самолетом — в Тбилиси. Их шикарно там принимали.
А с Церетели Володя познакомился через меня. Тот был моим приятелем, моим и Гали Килемской. Он жил у Гали на Беговой в кооперативном доме кинематографистов, почти вплотную к ипподрому, на 6-м или 7-м этаже.
Вечерами Володе с Мариной было негде посидеть, к тому же Марина, как только их отношения стали серьезными, стала приезжать с детьми. Она просто завозила сыновей Лиле, потому что та художник и работает дома.
Этих двух маленьких бандитов (прекрасные дети, но очень самостоятельные) она привозила утром, потом моталась по городу и возвращалась вечером. Детей укладывали в маленькой комнате вместе с нашим сыном Женей или забирали, если они были подъемные. Но в памяти одно: как я без конца тащу на плече младшего Володьку, такого сонного, что можно резать на куски.
Петя был мягким парнем, играл на гитаре. Флегматичный, себе на уме. А Володька — абсолютная ртуть, чистый бесенок, который переворачивал все, что было возможно, в доме и тут же засыпал. Считалось, что так и надо — мы не реагировали.
Марина как-то выпустила Володьку в Черемушках на улицу, чтобы он научился русскому языку. И через два дня все дети там заговорили по-французски. Все, что им надо было сказать, он заставил выучить по-своему. Во дворе его звали Сова («Эй, Сова, когда выйдешь на улицу?»), потому что он кричал: «Коман сова!» — «Пошли, пошли, идите сюда!»
С той поры все праздники мы отмечали вместе у нас дома: и Володины дни рождения, и театральные премьеры, и Новый год, и Пасху, и Рождество, — все, что угодно. И 1-го мая нужно было посидеть, и 7-го ноября — непременно. Любым случаем пользовались, чтобы собраться вместе.
С 1970 года и до окончания работы над «Арапом Петра Великого» Володя заходил 3-4 раза в неделю. Когда они переехали в Матвеевское, Марина нередко забрасывала детей к нам — это было по дороге.
Володя иногда оставался ночевать у нас, тогда сын спал с нами в проходной комнате. Когда гости расходились, Володя всегда писал. И вставая рано утром, чтобы идти на съемки, я видел, что он сидит за столом и работает. Что конкретно писал, не знаю: никогда не заглядывал ему через плечо.
Спал Володя мало, четыре-пять часов. Три часа — это уже легенда. Нормой было пять часов. Мы обсуждали это с Долецким. Я говорю про Володю:
— Что же он так работает, он же с ума сойдет!
А Долецкий объясняет:
— Это такой тип нервной системы. Называется астенический гипоманьяк.
Квартиру на Малой Грузинской мне устроил именно Володя. Я переехал туда на полтора года позже него, так что на известных фотографиях, где Плотников снял гостей в Володиной квартире, не новоселье, а какой-то другой праздник: к тому времени мы уже жили в этом доме. (В. Абдулов, также находившийся среди гостей и запечатленный на фотографиях, считает, что они сделаны 25 января 1976 г., в день рождения Высоцкого. — Ред.)
На Грузинской открытый дом был у Володи, собирались у него. У меня он бывал только когда приезжала Марина. Из новых знакомых в этой квартире появился, кажется, только Туманов, остальные — прежняя компания.
«Конкурса бардов», о котором рассказывал Долецкий, я не помню, тем более, что на Грузинской уже Володю не записывал. А на Удальцова — всегда, причем, подряд: и песни, и разговоры. Но эти записи я просто растранжирил: как только нужно ехать за границу, набиваю карманы кассетами Высоцкого. Приходишь к консулу, ставишь пленку — он тут же помогает провести съемки. Денег ведь не было, а записей — сколько угодно. Я писал на «Тамберг», такой тяжелый бобинный магнитофон, а через месяц записи уже не существовало, потому что это не воспринималось как значительная ценность: Володя придет и снова напоет. Так я раздал абсолютно все кассеты.
Было у меня знакомство и с Юрой Визбором, совершенно отдельно. Мы встретились на съемках фильма «Июльский дождь» и подружились. Он там влюбился в героиню фильма Женю Уралову, и их роман тоже протекал в нашем доме. Визбор пел у нас, я бы сказал, чаще, чем Высоцкий. Но однажды они совершенно случайно совпали на каком-то празднике или очередной субботе. Помню, была Галя Волчек, кто-то еще... Поели, Визбор привычно потянулся к гитаре, спел пару песен. Затем гитару взял Володя, и после его пения произошла совсем другая реакция: все стали просить спеть еще. А Визбора особенно не упрашивали. И после этого Юра больше никогда не пел у нас. Это Лиля заметила. Он приходил с Женей выпить, закусить, поболтать — но ни разу не принес гитару. Вторым быть не хотел, а первое место уступил очень четко.