С Володей Высоцким мы познакомились так. Я ехал на машине по нашей улице Телевидения. Вижу: стоит парень с гитарой. Предлагаю: «Вас подвезти?» А в машине выясняется, что мы живем рядом — наши дома напротив.
Было время, когда мы общались практически каждый день, и тогда я, конечно, хорошо знал Володю. Он бывал очень разным. Мог быть нежнейшим человеком, а через некоторое время вдруг становился жестоким, а бывал трогательно заботливым — ну, просто до слез.
Физически Володя был невероятно здоров! Он действительно мог не спать ночами. Я уставал, мог задремать, уснуть, он — работал. От него никогда не приходилось слышать: «Я устал». Никогда!
Рядом с нашими домами, через детский сад, жил Гена Шпаликов, с которым чуть позже мы начали общаться. У Высоцкого и Шпаликова, кажется, отдельных дружеских отношений не было, но они часто совпадали в общем кругу. Вспоминаю, что, когда приехал Хилькевич — это был период «Опасных гастролей», — была большая совместная компания. Одно время Гена рисовал — помню, он сделал портрет Людмилы Абрамовой.
Она Володю обожала, формировала его: разыскивала какие-то серьезные книги... А у Володи уже началась неупорядоченная кино-гастрольная жизнь. И рядом с Володей Люся мне представляется глубоко трагическим человеком — во всяком случае, тогда я так считал.
Какое это уже далекое время! Но все было в первый раз — и все было интересно. Тогда Володя просто обожал приходить к друзьям и петь новые песни. Я довольно часто оказывался свидетелем того, как он вечерами сидит в маленькой кухоньке, что-то пишет, а в руках — гитара. Тут же показывал какие-то новые куски, пробовал варианты...
Потом у меня появился магнитофон «Грюндиг», очень хороший по тем временам. Володя часто его брал, записывал свои песни. Это был примерно 1967—1969 год, — достаточно ранние записи. Они сохранились.
Детали? Ну, например, я спрашивал про «желтое в тарелке». Володя сказал, что это — консервированные апельсины: на этикетке дольки лежали на тарелке. За чем тогда гонялись приезжие? — за апельсинами.
Володя уже работал в Театре на Таганке, тогда он энергично тащил меня туда — делать декорации. Одно время сам хотел рисовать, но — мне так тогда казалось — это не было серьезным проектом.
С актерами Таганки я общался мало, но знаю, что Валера Золотухин всегда был искренним по отношению к Володе, всегда переживал за него. И, как мне представляется, Валера — человек совестливый. Может быть, он сделал неверный шаг — и вот теперь мучается.
Как-то Володя пришел из театра немного обиженный:
— Ну почему они так? Мне сегодня Алла Демидова говорила, что я своими песнями добиваюсь дешевого успеха, да еще деньги получаю за это.
Помню ругательную статью в «Советской России». Володя ее носил — всем показывал, возмущался!..
И это было время, когда он очень хотел добиться хоть какого-то признания... У меня был старинный пистолет — настоящий «Лепарж». Володя уговорил подарить его одному известному кинорежиссеру-коллекционеру. В очень слабой надежде, что его будут снимать. И хоть бы кто помог ему! Все обещали, но никто ничего не делал.
Вот что еще вспоминается. Володя написал детскую поэму. И мы носили ее в издательство «Детская литература», где я тогда работал художником. Володя показал свою поэму редактору Светлане Николаевне Боярской. Читал он очень здорово! И у всех осталось очень хорошее впечатление. Но дня через три Светлана Николаевна, немного смущаясь, сказала мне, что она прочитала текст — и когда это напечатано, то ей показалось, что поэма гораздо слабее...
...Однажды Володя приходит ко мне очень веселенький.
— Я «развязал»!
— А что ты такой радостный?
— Ты же не знаешь, какой я хороший, когда «развяжу».
Тогда я только слышал от Люси, как тяжело это у него бывало. Мы поехали по друзьям — и началось... Целая неделя! Я старался потихоньку его «выводить»: пивной бар, потом баня. Бесполезно. Через неделю Володя, наконец, говорит
— Все, завязываю. Вот три бутылки коньяка — по одной в день — и все!
Я поверил. Вечером прихожу к нему — все три бутылки пусты, а Володя в тяжелейшем состоянии. Все это кончилось больницей...